Вирджиния Эндрюс - Паутина грез

Всю зиму Таттертон ездил по свету со своим триумфальным проектом. Куклы «обосновались» в Канаде и Франции, в Испании и Италии, в Англии и Германии. Тони был счастлив — ведь европейский рынок знал подобные коллекции и, тем не менее, с восторгом принял искусство Таттертона. Мама редко сопровождала мужа в этих поездках. Если не ошибаюсь, она только один раз отправилась с ним в Европу, но, похоже, для того, чтобы вновь побывать на швейцарском горном курорте.

Как нарочно, та их поездка пришлась на премьеру нашего школьного спектакля. У меня была одна из главных ролей, но в зале некому оказалось за меня радоваться. Ни Тони, ни мамы, ни Троя… В глубине души рассчитывала на то, что приедет отец. Из разговоров по телефону я знала, что в это время года он, возможно, будет по делам в Нью-Йорке и Бостоне. На мои приглашения, правда, он не ответил. Но я все равно надеялась, что увижу его, пусть даже с его драгоценной Милдред. Я даже выглядывала из-за кулис в зал, всматривалась в ряды… Ни одного родного лица. Однако спустя неделю после представления от него пришло письмо, полное извинений. Отец писал, что график его деятельности изменился и что он даже еще не выезжал в Нью-Йорк. На Западном побережье дел оказалось больше, чем кто-либо мог ожидать. Сообщал папа и о том, что видел в газетах рекламу новой коллекции Таттертона и в одной из куколок узнал меня!

К весне фарфоровые красавицы приносили империи Таттертона многомиллионные доходы. Тони не уставал благодарить меня. Он утверждал, что, как первая модель, я должна войти в историю. Более того, он сообщил, что принял решение переводить на мое имя часть прибыли. Его поверенный уже юридически оформил это. Мама неустанно вторила его восторгам и не стеснялась пенять мне за сомнения. Она до сих пор считала, что я ломалась тогда, отказываясь позировать!

— Тони сделал тебя звездой, — повторяла она. — Ты снискала сногсшибательный успех!

Возразить было нечего. Мне завидовала вся школа. Мало того, что я стала обладательницей первого кукольного портрета, так еще и состояние начала наживать на этом. Конечно, одноклассницам и в голову не приходило, что моей заслуги почти нет. Признаться, я была заворожена успехом. И на сердце стало удивительно легко. Тони оказался порядочным, искренним человеком. А что до его странностей — так ведь он художник, талант! Да и кто не без странностей! Все, что меня в нем настораживало и пугало, исчезло. У нас были доверительные отношения, мама стала спокойнее, Трой не болел… Впервые со времени развода моих родителей я вздохнула полной грудью. Мир, казавшийся серым и зловещим, приобрел яркие краски, облака невзгод расступились, и щедро засияло солнце. У меня были Джошуа, верные подруги, удивительной красоты дом, у меня, наконец, имелись теперь собственные средства. Жаловаться не приходилось. И не хотелось. Другое дело, моя мать. Несмотря на несметное свое богатство, несмотря на брак с красивым, молодым, процветающим Таттертоном, она постоянно находила повод для недовольства. В последнее время самым страшным врагом стал для нее вес. Она каждый день находила в своей фигуре все новые и новые погрешности. В конце мая мать не выдержала и объявила, что уезжает в Швейцарию на воды. Вся местная знать уже давно расхваливала этот курорт, и мать решила, что останется там, по меньшей мере, на месяц, если не больше.

Меня это известие очень обрадовало, потому что мама разрешила мне остаться в Уинтерхевене до конца учебного года.

Она уехала в последних числах мая. Через две недели закончился мой второй год обучения в знаменитой школе. Дженнифер, Уильям, Джошуа и я бурно обсуждали планы на лето. Я мечтала осуществить их хотя бы наполовину. Самой простой и самой заветной мечтой для меня было пригласить друзей на несколько дней в Фартинггейл. С этой идеей я и пришла к Тони. Но он твердо сказал, что со всеми приглашениями придется повременить до возвращения матери. Так же, как и с моими поездками к друзьям. Я была изумлена. Не сумев сдержаться, пустилась в спор прямо за обеденным столом. Разговор наш был настолько бурным, что на это обратил внимание Трой. И сразу расстроился. Но как же переживала я!

— Послушай, Тони, я уже не маленькая девочка. Неужели на каждом шагу я должна спрашивать маминого разрешения?

— Нет, конечно. Но до возвращения Джиллиан осталось не так много времени, и я считаю, что этот шаг тебе следует обсудить с ней. Думаю, она не будет против.

— Почему она должна быть против? Это что, жизненно важное решение — пригласить в гости друзей? У нас есть возможность разместить несколько человек, у нас, в конце концов, есть средства, чтобы принять людей! — горячилась я.

— Разумеется, дело не в средствах и не в отсутствии места. Но ты находишься под нашей опекой, мы несем за тебя ответственность и не можем позволить тебе делать что угодно, — твердо возразил Тони. — К тому же после того случая… когда ты осталась наедине с молодым человеком, я считаю себя обязанным контролировать тебя.

— Это нечестно! И глупо! — воскликнула я.

— И все же я не снимаю с себя ответственности. Посему мы дождемся возвращения Джиллиан. Она скоро приедет. Кстати…

— Да я умру со скуки, пока дождусь ее! — чуть не плача, крикнула я. Именно в этот момент глазенки Троя наполнились слезами. Я сразу почувствовала угрызения совести.

— Нет, не умрешь, — с ласковой улыбкой сказал Тони. — Я об этом позабочусь. У меня, между прочим, есть возможность устроить себе небольшой отпуск. Погода стоит чудесная. Мы найдем массу развлечений. Будем кататься верхом. Я уже распорядился, чтобы приготовили бассейн…

— При чем здесь бассейн! — огрызнулась я, швыряя салфетку на стол. — Я чувствую себя просто в дураках.

— Ли, только не надо устраивать из этого трагедий. Мы так тихо-мирно жили, пока твоя мама была на курорте, и мне не хотелось бы…

— Все равно это нечестно, — повторила я, встала и направилась из комнаты.

— Ли, постой! — закричал вслед Тони, но я в один момент взлетела по лестнице и, рыдая, бросилась на кровать. Прижимая к себе Ангела, я плакала, пока не иссякли слезы. Потом села, кое-как вытерла слезы и посмотрела на свою любимую куколку. Она глядела на меня весело и доверчиво.

— Ах, Ангел, — вздохнула я, — почему мне не удается жить, как другим девчонкам, — нормально? Почему у меня такая странная семья, такой красивый, богатый, но чудной дом? Почему я не могу делать то, что все сверстницы давно делают, и без всяких скандалов и объяснений? Зачем нужно все это богатство, вся роскошь, если я только страдаю!

Что могла ответить нарядная фарфоровая куколка? Ничего. Но мне, на удивление, стало легче после «разговора» с нею. Взяв Ангела в руки, я подошла к окну. Передо мной был Фартинггейл — во всем своем пышном великолепии.