Розамунда Пилчер - Конец лета

В камине потрескивал огонь. Я смотрела на него какое-то время, прежде чем осознала, что он электрический, с бутафорскими дровами, угольками и языками пламени. Но в тот момент он казался мне бесконечно уютным. Я слегка повернула голову и увидела Дэвида. Он сидел в кресле, обложившись газетами и папками. Он успел переодеться — теперь на нем была голубая рубашка и кремовый свитер с глубоким треугольным вырезом. Я подумала несколько отрешенно: интересно, он что, один из тех людей, которые вообще не нуждаются в отдыхе? Он услышал, что я пошевелилась, и поднял глаза.

— Какой сегодня день недели? — спросила я.

— Среда. — Дэвид выглядел удивленным.

— Где мы?

— В Лондоне.

— Нет, я имею в виду, в каком районе?

— В Кенсингтоне.

— Мы когда-то жили на Мелбери-роуд, — сказала я. — Это далеко отсюда?

— Да нет. Совсем рядом.

Я немного помолчала, а затем спросила:

— Сколько сейчас времени?

— Почти пять.

— Когда мы поедем в Шотландию? — продолжила я допрос.

— Сегодня вечером. Я уже забронировал для нас места в спальном вагоне поезда «Роял Хайлендер».

Сделав над собой невероятное усилие, я села, зевнула и попыталась прогнать сон. Затем убрала волосы с лица и осторожно спросила:

— Наверно, мне нельзя принять ванну?

— Разумеется, можно, — ответил Дэвид.

Итак, я приняла ванну, набрав горячей воды и бросив в нее пару горстей ароматизированной соли для ванной, которой пользовалась мать Дэвида, — он был так добр, что разрешил мне ее взять. Помывшись, я взяла свой чемодан, достала оттуда чистую одежду и оделась, а грязную запихнула в чемодан и каким-то чудесным образом сумела закрыть его. Затем вернулась в гостиную и обнаружила, что Дэвид приготовил чай и принес горячие тосты с маслом и тарелку с шоколадным печеньем — не с шоколадным вкусом, какое продается в Америке, а с глазированным настоящим шоколадом.

— Это мамино печенье? — спросила я.

— Нет, я сбегал на улицу и купил его, пока вы спали. За углом есть маленький магазинчик — очень удобно, когда нужно срочно что-то купить.

— Ваша мама всегда здесь жила?

— Отнюдь. Она переехала сюда около года назад. Раньше у нее был загородный дом в Гемпшире, но он стал для нее слишком большим, да и с садом возникало много хлопот, а помочь было некому. Поэтому она продала тот дом, забрала оттуда некоторые любимые вещи и переехала сюда.

Так вот чем объяснялась эта обстановка в квартире, которая была сродни загородному дому. Я посмотрела в окно на маленький садик и сказала:

— А сад у нее все же есть.

— Да, но совсем небольшой. С ним она легко управляется сама.

Я взяла еще один тост и попробовала представить в подобной ситуации свою бабушку. Но это было невозможно. Бабушку никогда бы не испугали размеры дома или масса дел, которые ей приходилось делать, или трудности, сопряженные с поиском и содержанием поваров и садовников. На самом деле, насколько я помнила, миссис Ламли, кухарка, была с бабушкой всегда; она все время стояла на своих распухших ногах за кухонным столом и раскатывала тесто. И Уилл, садовник, у которого был свой маленький домик и участок земли, где он выращивал картошку, гигантскую морковь и косматые хризантемы.

— Так значит, вы не живете в этой квартире? — спросила я снова.

— Нет, не живу, но останавливаюсь здесь, когда приезжаю в Лондон, — терпеливо ответил Дэвид.

— И часто такое случается?

— Да, нередко.

— А вы видитесь с Синклером?

— Да.

— Чем он занимается?

— Работает в рекламном агентстве. Я думал, вам это известно.

Тут меня вдруг осенило: я же могу позвонить Синклеру! В конце концов, он живет в Лондоне. Мне потребуется совсем немного времени, чтобы узнать его номер. Я уже собралась сделать это, но потом передумала. Я была не совсем уверена, как Синклер отреагирует на мой звонок, и не хотела, чтобы Дэвид Стюарт стал свидетелем возможного конфуза.

— А подружка у него есть? — поинтересовалась я с видимым равнодушием.

— Да полн о , я думаю.

— Нет же, я о другом. Какая-нибудь особенная девушка?

— Джейн, я правда не знаю.

Я задумчиво слизнула горячее масло с кончиков пальцев и произнесла:

— Как вам кажется, он приедет в «Элви», пока я буду там?

— Рано или поздно приедет.

— А что его отец? Дядя Эйлвин все еще в Канаде?

Дэвид Стюарт надвинул очки на переносицу длинным смуглым пальцем и сказал:

— Эйлвин Бейли умер около трех месяцев назад.

Я вытаращила глаза.

— А я и не знала об этом… О, бедная бабушка!.. Она очень расстроилась?

— Да, очень…

— А похороны и все это…

— Его похоронили в Канаде. Он последнее время болел… Ему не удалось вернуться на родину.

— Так значит, Синклер его так и не увидел…

— Нет.

Я замолчала, переваривая эту информацию. Меня охватила грусть. Я подумала о собственном отце, который мог кого угодно вывести из себя, и поняла, что никогда не пожалею ни об одной минуте из проведенного вместе с ним времени. И мне стало жаль Синклера как никогда. А затем я вспомнила, как завидовала ему в детстве из-за того, что «Элви» был домом для Синклера, а я лишь проводила там каникулы. В мужском обществе у Синклера тоже недостатка не было. В «Элви» всегда было много мужчин. Кроме садовника Уилла, которого мы очень любили, был еще Гибсон, егерь, довольно угрюмый, но мудрый во всех отношениях человек, и двое сыновей Гибсона, Хэмиш и Джордж. Они были почти одного возраста с Синклером и позволяли ему участвовать во всех своих забавах и шалостях, дозволенных и недозволенных. Так Синклер научился стрелять и закидывать удочку, играть в крикет и лазить по деревьям. Так или иначе ему уделяли гораздо больше времени и внимания, чем большинству мальчишек его возраста. Нет, если принять во внимание все обстоятельства, детство у Синклера было прекрасное.

Мы сели на «Роял Хайлендер» на станции Юстон, и я чуть ли не полночи вылезала из постели, чтобы посмотреть в окно, внутренне ликуя при мысли, что поезд направляется на север и ничто, кроме какого-нибудь стихийного бедствия, кары небесной, не сможет его остановить. В Эдинбурге меня разбудил женский голос, ужасно похожий на голос Мэгги Смит из фильма «Мисс Джин Броди»: «Эдинбург Уэверли. Это Эдинбург Уэверли». И тогда я поняла, что мы в Шотландии, встала, накинула плащ на ночную рубашку и, сев на крышку умывальника, стала смотреть, как расплываются вдали огни Эдинбурга, и ждать, когда мы въедем на мост. Тут поезд, издав совершенно другой звук, внезапно нырнул вниз и тут же устремился вверх над заливом Форт, и я увидела далеко под нами темную гладь воды, в которой отражались огни какого-то крошечного суденышка.

Я улеглась в постель и дремала до самого Релкирка. Там я снова встала и открыла окно. В купе ворвался холодный воздух, пахнущий торфом и соснами. Мы приближались к Северо-Шотландскому нагорью. Была только четверть шестого, но я оделась и всю оставшуюся дорогу сидела, прижавшись щекой к темному, залитому дождем стеклу. Видела я, по правде говоря, немного, но к тому времени как мы миновали перевал и поезд устремился по длинному спуску, который в итоге должен был привести в Трамбо, начало светать. Солнца не было видно — непроглядный мрак просто сменялся серыми красками дня. Плотные темные облака висели над вершинами холмов, но, когда мы спустились в долину, они поредели, а затем рассеялись совсем и перед нами распростерлась необозримая горная долина, золотисто-коричневая и безмятежная в свете раннего утра.