Розамунда Пилчер - Конец лета

Сначала никто не придал этому значения. Все подумали, что «Живую природу» Голдсмита просто куда-то перенесли. Вероятно, взяли посмотреть и забыли вернуть на место. Но проходили дни, а книга так и не появлялась. Отец начал задавать вопросы, но ответом ему были лишь недоуменные взгляды. Бабушка неустанно искала книгу, но тоже тщетно.

Затем к поискам подключили и меня с Синклером. Нас спросили, не видели ли мы книгу. Но мы, разумеется, не видели ее, что и сказали, и в нашей невиновности никто не усомнился. Моя мама сказала: «Возможно, это вор…», но бабушка отнеслась к этому предположению с насмешкой. Какой вор не обратит внимания на серебро эпохи Георгов и довольствуется только кражей старой книги? Бабушка утверждала, что «Живую природу» Голдсмита просто засунули куда-то и рано или поздно она обязательно найдется. Как и любая сенсация, таинственная пропажа книги вскоре была забыта. Книга так и не нашлась.

До этих самых пор. Она хранилась в шкафу Синклера, аккуратно сложенная в стопку вместе с другими изданиями, которыми он не часто пользовался. Книга была прекрасна, как и прежде: гладкая и мягкая на ощупь красная кожа, яркие золотые буквы. Я стояла и держала ее в руках, тяжелую как свинец, и тут вдруг вспомнила о папином экслибрисе. Я открыла книгу и увидела, что мраморный форзац вместе с экслибрисом был аккуратно и ровно отрезан, прямо по корешку, возможно, бритвой. А на белом авантитуле, который следовал за вырезанным форзацем, было написано твердым почерком двенадцатилетнего Синклера:

«Синклер Бейли,

Элви.

ЭТО ЕГО КНИГА»

Чудесная, ясная погода стояла и в последующие дни. В понедельник днем моя бабушка, вооружившись лопатой и парой садовых перчаток, вышла на улицу сажать луковицы. Я предложила ей свою помощь, но она отказалась. Если я пойду с ней, как она объяснила, мы будем болтать и ничего не сделаем. Одна она сделает все намного быстрее. Получив отказ, я свистом подозвала собак и отправилась на прогулку, успокоив себя мыслью, что работать в огороде мне все равно не особенно нравилось.

Я прошла не одну милю и отсутствовала два часа или больше. К тому времени как я вернулась, уже начало смеркаться и становилось холодно. Несколько облачков появились над вершинами гор, пригнанные северным ветром, а над озером повисла полоса тумана. Из обнесенного стеной сада, где Уилл развел костер, тянулся длинный шлейф голубоватого дыма, и воздух был наполнен запахом горящего мусора. Засунув руки поглубже в карманы, мечтая о чае у камина, я пересекла дорогу по насыпи и направилась по аллее под сенью буков. Одна из собак вдруг залаяла, я подняла глаза и увидела темно-желтый «лотус элан», припаркованный перед домом.

Синклер вернулся. Я посмотрела на часы — было пять. Он приехал даже раньше, чем обещал. Я зашагала по траве, по лодыжку в опавших листьях, к гравийной площадке перед домом. Проходя мимо машины, я провела рукой по одному блестящему бамперу, словно для того чтобы уверить себя, что она мне не привиделась. Я вошла в теплый холл, в котором пахло торфом, впустила собак, а затем закрыла за собой дверь.

Из гостиной доносились приглушенные голоса. Собаки подбежали к своей миске с водой, а затем разлеглись перед камином в холле. Я расстегнула пояс плаща, сняла его, скинула запачканные грязью ботинки и пригладила волосы руками. Затем я прошла через холл и, открыв дверь гостиной, сказала:

— Здравствуй, Синклер.

Они сидели у камина за низким чайным столиком. Но теперь Синклер встал и направился мне навстречу поздороваться.

— Джейни… Где ты была? — Он поцеловал меня в щеку.

— Гуляла.

— Уже почти стемнело, мы подумали, что ты заблудилась.

Я подняла глаза и посмотрела на него. Мне казалось, что он должен вернуться другим. Спокойнее; вероятно, уставшим от долгой поездки. Но мне тут же стало ясно, что я ошибалась. Скорее наоборот: теперь он выглядел счастливее, моложе и беззаботнее, чем когда-либо. Его глаза блестели, как у ребенка в канун Рождества.

Он взял мои руки в свои.

— И ты холодная, как льдышка. Давай, иди к огню, погрейся. Я любезно оставил тебе один тост, но уверен, что миссис Ламли сделает еще, если ты захочешь.

— Нет, не нужно, — я взяла низкий кожаный табурет и села между ними, а бабушка налила мне чай.

— Куда ты ходила? — спросила она, и я ей рассказала.

— Собаки попили? Они, наверно, были грязные и мокрые? Ты обтерла их?

Я заверила ее, что они попили, и объяснила, что обтирать их надобности не было, потому как они не испачкались и не промокли.

— Мы не ходили там, где мокро. И я собрала весь вереск с их шерсти, прежде чем впустить в дом.

Бабушка протянула мне чашку, и я взяла ее обеими руками, чтобы согреться, а затем, посмотрев на Синклера, спросила:

— Ну, как там, в Лондоне?

— Жарко и душно. — Он улыбнулся, и в его глазах снова вспыхнули веселые искорки. — Полно утомленных бизнесменов в зимних костюмах.

— Тебе… Далось достичь того, зачем ты поехал?

— Это звучит довольно напыщенно. Достичь. Где ты выучила такое длинное слово?

— Ну так что, удалось?

— Разумеется, удалось, иначе меня бы сейчас здесь не было.

— Когда… Когда ты выехал из Лондона?

— Рано утром… Около шести часов… Бабушка, в чайнике есть еще чай?

Она взяла чайник и, подняв крышку, заглянула в него.

— Почти не осталось. Я пойду и приготовлю еще.

— Попроси миссис Ламли…

— Нет, у нее болят ноги, я сделаю сама. Все равно я хочу поговорить с ней насчет ужина. Нам нужно будет запечь еще одного фазана в горшочке.

Когда она ушла, Синклер произнес:

— Ммм, чудесно. Фазан, запеченный в горшочке.

И обхватил пальцами мое запястье. Его прикосновение было легким и прохладным.

— Я хочу с тобой кое-что обсудить, — сказал он.

Итак, вот оно.

— Что же?

— Не здесь, я хочу поговорить с тобой наедине. Я подумал, что после чая мы могли бы прокатиться куда-нибудь на машине. Например, на вершину Бенгерна. Там полюбуемся, как восходит луна. Поедешь?

Я подумала, что для разговора о Тессе «лотус элан» был вполне подходящим местом.

— Хорошо.

Поездка в «лотусе» стала для меня новым опытом. Пристегнутая ремнем безопасности в низком кресле, я чувствовала себя так, будто отправлялась на луну, а скорость, с которой сорвался с места Синклер, только усилила это ощущение. Мы с ревом промчались по подъездной аллее, на мгновение затормозили у главной дороги, а затем выехали на нее и рванулись вперед. Стрелка спидометра в считанные секунды добралась до семидесяти миль в час; поля, изгороди и знакомые путевые отметки с бешеной быстротой пролетали мимо и оставались позади.

— Ты… Ты всегда водишь так быстро? — пробормотала я.

— Дорогая, это не быстро.