Элизабет Хауэр - Полгода — и вся жизнь

Но и эта попытка не дала результата. «Может быть, мои родители уже в дороге», — сказал Винцент смущенно. Служащий взглянул на него так, будто не разделял его мнения.

Выйдя из канцелярии, Винцент прошел через прелатский дворик, чей веселый барочный образ очень портили бравые военные лозунги, и рядом с церковью нашел низкую арку входа во дворик с фонтаном. Здесь было тихо. Сюда заходили немногие, так как это место не располагало к громким речам и смеху, непристойностям и дешевым шуткам. На одной из стен здания для собраний находились солнечные часы. Если долго стоять перед ними, то можно было наблюдать, как от стрелки черным штрихом передвигается тень. Если закрыть глаза и через некоторое время открыть их снова, то тень от стрелки уже будет на другом месте, значит, Земля чуть повернулась, а с ней и прапорщик Винцент Ротенвальд, находившийся сейчас в странном месте под названием Бойген, — там, где не было войны. Скамейка нагрелась от солнца. Обычно он клал больную руку на спинку и долго сидел так, не желая вставать. Но сегодня он не находил себе места, беспрестанно думал о своих родителях, о том, где они были, почему не приехали, почему не отвечал телефон, что случилось. Он хотел дать телеграмму, но у него не было разрешения выходить за пределы лазарета, а опять обращаться в канцелярию он не хотел. «Если бы я мог дойти до улицы, — думал он, — если бы я мог хоть на четверть, хоть на полчаса оказаться там, я бы наверняка увидел, как они медленно идут, в августовской жаркой пыли, от остановки автобуса ко мне. Мама несла бы пакет, отец беспечно и без всякого груза шел бы впереди нее». С тех пор как ему сказали, что он будет лечиться в Австрии, в деревне Бойген, Винцент не мог думать ни о чем другом, кроме этих двух людей. Его нетерпеливое желание встретить их было так велико, что затмило все другие чувства.

Ему давно уже нужно было вернуться в свою комнату, его, наверное, уже хватились, и он наверняка получит строгий выговор от главврача. Но сейчас это не имело никакого значения. Он твердо решил выйти на улицу без всякого разрешения.

Винцент прошел незамеченным мимо сфинксов, которые стояли у ворот переднего дворика монастыря. Он шел быстро, боясь, что его кто-нибудь задержит и отправит обратно. Когда он дошел до мощеной дорожки, ведущей к воротам монастыря, он опять почувствовал приступ слабости, как это случилось с ним у телефона. Он вытер пот, лоб был ледяным, руки дрожали. Потом дрожь передалась и ногам, и он ничего не мог с собой поделать. Колени вдруг подломились, и он упал. Теперь он сидел на корточках, опираясь на руки, и ему казалось, что он окаменел в этой позе. Он не мог ни встать, ни сесть. Ему было стыдно. Он никогда не чувствовал себя таким беспомощным, с тех пор как русский ударил его сапогом по голове. Прошло бесконечно много времени, пока он наконец постепенно поднялся. Он сделал, пошатываясь, несколько шагов назад, ухватился за холодную лапу сфинкса и взглянул в его глупое, высокомерное лицо. Значит, до улицы ему не суждено дойти, до своей комнаты — тоже.

Во дворе монастыря никого не было. Жители деревни работали на полях, в лазарете шел обед. Звуки колокола, долетавшие от церкви, плавились в горячем, неподвижном воздухе.

Винцент проверил, насколько крепко он стоит на ногах. Он хотел некоторое время не двигаться, чтобы окончательно убедиться, что больше не упадет.

Через двор по направлению к улице кто-то шел. Это была девушка в деревенском платье. Она шла быстрым, радостным шагом. В правой руке у нее была корзинка. «Попрошу ее проводить меня, — подумал Винцент, — я не смогу опереться на нее, но будет достаточно, если она просто пойдет рядом. Тогда я смогу при необходимости положить руку ей на плечо». Девушка была уже близко, но не замечала его, думая о чем-то своем. Когда до нее осталось не более шага, Винцент скорее почувствовал, чем подумал: «Я знаю ее, я ее уже где-то видел. Что значит „видел“? Когда-то я был хорошо знаком с ней, с тех пор она очень изменилась». Она тоже почувствовала его присутствие и поглядела на него равнодушным, отсутствующим взглядом. Но потом узнала его. Ее серьезное, милое лицо оживилось, она не смогла скрыть смущения, так же как Винцент чуть раньше не мог предотвратить своего падения. Она неподвижно глядела на него и хотела что-то сказать, но не могла. Вдруг он понял, кто перед ним.

Появление этой девушки положило конец мучительному состоянию безнадежности и по-своему оправдало его ожидания. Он перенесся в дом и сад своего детства, в то несуществующее уже время, когда не было войны. То, о чем он так мечтал — вернуть свое прошлое, которое даст начало будущему, вдруг произошло. Эта девушка могла утешить его в его мучительном ожидании, она была частичкой жизни его родителей, а значит, и его жизни. Он не знал, что бы он делал без нее.

— Камилла, — радостно произнес Винцент Ротенвальд так, как будто никогда и не забывал этого времени.

— Я знала, что ты здесь, — сказала она тихо. Потом она наконец улыбнулась и прибавила: — Но я не знала, что ты ждешь меня.

— Я тоже этого не знал, — весело ответил Винцент.

Он опять чувствовал себя здоровым, сильным и уверенным в себе. Теперь он мог вернуться в лазарет. Но ему не хотелось расставаться с Камиллой. Он спросил, как она оказалась здесь.

Она рассказала ему об уборке урожая и объяснила, что из-за Ренаты она согласилась выполнить свою норму у Ахтереров. Он поверил ей, и они медленно пошли к воротам. Ему не потребовалось класть свою руку на ее плечо. Было достаточно ее присутствия. Он был в восторге оттого, что она знала о его пребывании здесь еще до своего отъезда в Бойген. Но он не понимал, почему она до сих пор не навестила его.

— Я думала, что, может быть, мой визит утомит тебя, — ответила она.

Он остановился, поднял руку в гипсе, поиграл пальцами и засмеялся.

— Что ты, какое утомление! На следующей неделе мне снимут гипс, и я буду здоров. Но в любом случае твое появление сегодня — это лучшее, что могло случиться.

Он шел легко, без всяких трудностей. Гордо промаршировав в сопровождении Камиллы через ворота, он пересек залитый солнцем дворик прелата и подошел к императорским покоям, наслаждаясь взглядами друзей. Не прячась ни от сестер, ни от врачей, он спокойно вошел в свою палату и сказал Камилле: «Ну вот, здесь я лежу». Он даже не заметил, что она шла все время молча, не отвечала на его шутки и не расспрашивала его ни о чем.

Он попросил ее немного подождать за дверьми. Когда она вернулась, он лежал в постели. В палате не было стульев. Он указал ей место в ногах кровати, но Камилла осталась стоять.

— Садись, что же ты.

— Нет, — сказала она, — мне нужно идти.

— Но я должен так много тебе сказать.