Элизабет Хауэр - Полгода — и вся жизнь

Иногда мне все еще не верится, что я вернулась. Что я здесь. Что я здесь живу. Хоть и временно. Когда я просыпаюсь, мне кажется, что я все еще в своей маленькой квартирке и мне пора идти на работу в бюро. Я надеюсь, что этот день будет добрым, и бываю счастлива, если он похож на все другие дни, прошедшие без особых событий. Открывая глаза, я радуюсь солнечному свету, пению птиц, шуму ветра в деревьях, ощущаю запах фруктов и свежескошенного луга, слышу жужжание насекомых. Где-то открывается дверь. И тогда я вспоминаю, что я там, где началась моя жизнь, где определилось все, с чем я прожила долгие годы — до сегодняшнего дня. Я в доме своего детства.

В ту субботу, когда ко мне пришел Матиас, чтобы сообщить о смерти Верены, мы проговорили с ним весь вечер и всю ночь. Мы впервые открылись друг другу, рассказывая о том, о чем раньше молчали, в чем не хотели признаваться. Многое мы осознали только сейчас, многое оценили заново, что-то вдруг показалось нам совсем незначительным, а что-то до сих пор осталось невысказанным. Я надеюсь, что у нас больше не будет необходимости в таком разговоре. Нам сейчас гораздо легче понять друг друга.

Мне потребовалось много времени, чтобы убедить Матиаса, что Верена и без его восторженных уговоров погрузилась бы в глубокие воды Карибского моря. Что короткий разговор между ними за день до отъезда Матиаса о таинственном мире, который она хотела завоевать, не был решающим толчком к поступку, который Верена уже давно задумала сделать. Что все произошло не из-за того, что Верена хотела подражать Юргену во всем и не ныряла раньше только из-за страха.

Верена, несмотря ни на что, все же была дочерью Камиллы. Как и ее мать, она знала, чего хотела, и последовательно это осуществляла. Об этом говорил мне Франц Эрб, в этом я сама могла убедиться во время нашего разговора в Вальзинге. Новый мир, в котором она жила с Юргеном, должен был принадлежать ей целиком, без остатка. Но так не получилось.

— Неправда, — возражал Матиас. — Отец пишет, что она умерла легко и красиво. Она завоевала этот мир до конца. Отец очень обрадовался, когда она объявила, что хочет научиться нырять. Он, конечно, понимал, что она боится, и сначала она погружалась на небольшие глубины. Он всегда был с ней. Они ныряли в местах, которые он хорошо знал. Потом она сказала, что больше не испытывает страха и ей нравится это занятие. Он подарил ей подводный фотоаппарат. Она очень гордилась фотографиями, которые сделала на глубине. Она увлеклась своим новым хобби. Она была честолюбива. Когда Верена стала нырять глубже, Юрген строго предупредил ее не делать это в одиночку, и она пообещала ему. Но потом не послушалась.

— Очевидно, она давно задумала сделать так, — сказала я.

— Отец не уверен в этом, — сказал Матиас. — На яхте с ней были какие-то люди, ее знакомые, а его самого не было. Позже он узнал, что они весело проводили время. Она сказала, что прыгнет в воду. Об этом вспомнил кто-то, когда заметили ее отсутствие. Но ей уже нельзя было помочь.

Во время разговора Матиас смотрел вниз, на мой тонкий, дешевый ковер. Наши отношения пока не позволяли ему искать помощи в моих глазах.

— Он написал мне длинное письмо и обо всем рассказал, хотя он, конечно, видел, что у меня с Вереной не сложились отношения. Я много думал о ней, и когда мы расстались, изменил свое мнение. Смешно сейчас говорить об этом, но мне кажется, отец знал, что так будет.

«Как мы привыкли все упрощать, — подумала я. — Я никогда не видела ее вместе с Юргеном. Но если бы это случилось, я все равно увидела бы в ней то, что хотела увидеть».

— В любом случае она хотела, чтобы ее смерть была загадочной, прекрасной, удивительной, — сказал Матиас. — Глубинное опьянение. Что-то не сработало в компрессорном устройстве и аквалангах. Когда в таких случаях прекращается подача кислорода, человек испытывает состояние, близкое к эйфории. Человек не понимает, что с ним происходит, он испытывает счастье, теряет ощущение веса и больше не в состоянии думать и чувствовать. Он умирает легко и постепенно.

Грусть Матиаса передалась и мне.

Если бы Верена умерла другой смертью, в результате несчастного случая или болезни, мне было бы жаль ее, не больше. Но умереть так необычно, уйдя из жизни мягко, без боли, — все это заставило меня взглянуть на вторую жену своего мужа иначе. Она стала для меня другим, ни в чем не повинным существом. Ее смерть очень тронула меня.

Я думаю, Матиас почувствовал это, и мы стали ближе друг другу. В этот день он заговорил о Грегоре. Я сказала ему о нашем разрыве. Он давно догадывался об этом и даже спросил, очень ли я огорчена.

— Ты не чувствуешь себя одинокой?

— Ничего, все в порядке, — ответила я. — У меня много других дел, кроме работы.

Я, конечно, не могла в этой ситуации рассказать о своем желании разгадать Камиллу. Из-за смерти Верены моя цель стала или недостижимой, или, наоборот, приблизилась к разрешению. Эта мысль возникла неожиданно и поразила меня. Смерть Верены могла изменить мою жизнь. Но я не хотела додумывать мысль до конца. Присутствие Матиаса требовало от меня полной отдачи.

В эти часы я узнала своего сына заново. Он вызывал удивление, сочувствие и восхищение. Мне пришлось изменить многие свои прежние представления о нем. Матиас долго рассказывал о себе, новом для меня Матиасе. Но он все время возвращался к Верене.

— Было бы лучше, если бы вы остались вместе, ты и отец, — сказал он.

— Дело было не во мне, — ответила я и против своей воли опять ощутила старую обиду, разочарование и нежелание принять случившееся.

— Тебе не кажется, что ты тоже виновата в вашем разводе? — спросил Матиас.

Я ответила не сразу.

— Наверное да, — сказала я потом.

— Отцу сейчас будет нелегко, ему нужно как-то помочь.

— Сейчас помочь ему можешь только ты, — ответила я.

Мама сообщила мне, что Камилла не поехала на похороны дочери. Вместо нее в них примет участие один из ее сыновей. Маме лететь туда было тяжело. Она жалела Юргена больше, чем Верену, и очень старалась скрыть это.

Я долго сидела над письмом к Юргену, в котором пыталась убедительно написать о своем сожалении по поводу случившегося несчастья. Я начала со следующего предложения: «От Матиаса я узнала о смерти Верены и прошу принять мои слова сочувствия и утешения». Я много раз прочла черновик письма и наконец сочла его вполне искренним и убедительным. В чистовом варианте вместо слов «смерть Верены» я написала «смерть твоей жены». Это словосочетание преследовало меня во сне, его нелепая двусмысленность ясно давала мне понять, что Рената Ульрих жива.

Вскоре после этого Матиас сдал письменный экзамен на аттестат зрелости, а потом и по латыни — предмету, по которому стал успевать лишь с осени.