Натали де Рамон - Прекрасная Беатрис

Очень понятные и до боли родные мне проблемы и словечки. Как же я, оказывается, соскучилась за эти два месяца по этим всем балкам, швеллерам, светильникам, штукам, метрам, патрубкам и сгонам… «Дворники» на лобовом стекле с философской сосредоточенностью разгребали сетку дождя. Я смотрела в окно, заставляя себя не думать о том, что машину сквозь непогоду ведет человек в пыльных ботинках и в довольно мятом костюме, ни на минуту не прекращая вникать в суть, принимать решения, отдавать распоряжения и, натренированно приладив аппаратик к рулю, одной рукой набирать очередной номер, да так проворно, что я даже не успевала вставить ни слова в его нескончаемый монолог. Лезли и другие мысли. Однако я старалась не думать ни о чем вообще.

Вояка-ветер увел куда-то передовые лихие эскадроны ливня; небу наскучило подглядывать аквамариновыми глазками из-за серых влажно-тяжелых облаков, и дождь, брошенный всеми на произвол судьбы, унылым сонным обозом лениво тащился через Париж — серый, будничный, суетливо-вязкий… Беззвучный метроном «дворников» нагонял покойную дрему, как если бы так и полагалось, чтобы этот мужчина вез меня домой на своей машине.

— …Я тебя умоляю, Жак, поосторожнее со светильниками! Мы не рассчитаемся с клиентом. Там каждая штуковина, как твоя месячная зарплата. Ты меня хорошо понимаешь, Жак? И построже! Да плевал я на твой профсоюз!.. У вас какой номер дома и квартиры? — Вопрос точно относился ко мне. Он был произнесен совсем другим голосом, но выражение глаз оставалось все тем же виртуальным, внутренне-внешним.

— Зачем вам номер квартиры? — Я передернула плечами, решительно избавляясь от дремоты. — Дом я покажу, когда подъедем поближе.

— Все, все, иди, работай, Жак. Конец связи. Я закажу пиццу. Есть охота, как из пушки. — Он быстро посмотрел на меня простодушными глазами голодного мальчишки и тут же свирепо рявкнул в микрофон: — Я сказал, все! Тебя это не касается, Жак! Иди, работай! За светильники я спрошу с тебя!

— С какой стати вы должны питаться в моем доме?

— Я не успел позавтракать.

— А я здесь при чем? Стараетесь разжалобить меня?

— Послушайте, мадам… — В голосе — тоска; в глазах — безысходность. — Из-за вас у меня и так сегодня сломан день. Я хочу уладить все по-хорошему, по-людски. Ну посудите сами: разве я могу пригласить вас пообедать куда-нибудь, чтобы все решить, в таком виде?

— Я не голодна! — «Болеро» Равеля. — У меня тоже из-за вас рухнули все планы! А мой костюм…

Но он уже не слушал меня, а в который раз распекал некоего Ролана, выразительно делая мне знаки глазами. Дождь за окнами оживился, «дворники» сбивали ритм.

— Следите за дорогой, мсье!

— Не хотите пиццу, давайте закажем что-нибудь другое. — С Роланом на сей раз было покончено на удивление быстро. — И не переживайте за свой костюм, я куплю вам новый.

— Благодетель!

— Ладно, обойдусь без еды. — Он вздохнул. — Но учтите, мадам, я злой и туго соображаю, когда голодный.

— Это заметно, мсье. Следующий поворот направо. Подождите меня в машине. — Я распахнула дверцу, приноравливаясь сначала расправить зонт. — Я переоденусь, и вы получите возможность вести переговоры со мной где угодно.

— Еще чего! — Он вытащил ключи из замка зажигания и первым выбрался под дождь. — Вы сбежите, а я вместо возможности уладить все сегодня завтра получу повестку от судебного исполнителя.

— Завтра — вряд ли. Я не знаю ни вашего имени, ни названия вашей фирмы. Потребуется время. — Я раскрыла зонт.

— Радуга!

— Что?

— Радуга! Настоящая радуга!

Коренастый мужчина стоял под дождем. Усатый, усталый, голодный, со старомодной челкой и в мятом костюме. А его глаза и улыбка были точно такими же, как у той маленькой девочки, — сияющими от сказочного чуда!

Мстительно заныло «Болеро».

— Пойдемте. — Он потянул меня за рукав. — Слушаю! — Взгляд опять сделался озабоченным и виртуальным. — Давайте, я понесу зонт. У Фемиды отвалились весы? Нос? Ты с ума меня сведешь, Ролан…

И с искренним восторгом обнюхивал незнакомые ноги, не обращая на меня ни малейшего внимания.

— Кот? Как тебя зовут, полосатый? — Мужчина присел на корточки и погладил кота.

— Мырь, — вежливо представился тот и вдруг вскочил ему на плечо, от неожиданности чуть не лишив равновесия своего нового знакомца.

— Геркулес, — перевела я с кошачьего. — Проходите, мсье.

— Очень приятно, Геркулес. — Он поправил кота на плече. — А я Алекс. Вы не дадите мне во что переобуться, мадам?

— Переобуться? Зачем?

Алекс, Алекс… — завертелось у меня в голове, но я никак не могла вспомнить фамилию назначившего мне встречу в кафетерии человека, чтобы уточнить. Какая-то очень знакомая, я ведь точно слышала ее еще раньше. Дюбуа? Нет, слишком громко. Это та тетка, которая спрашивала про дантиста, была Лебуа-как-то-там…

— Иначе я наслежу вам своими ботфортами. У вас так чисто. — Не переставая гладить разнежившегося кота, Алекс обвел глазами мое жилище и, прислонясь спиной к стене, принялся неуклюже извлекать ногу из одного а-ля ковбойского, давно нечищенного разбитого, сапога, надавив на основание каблука другой ногой. — А часы стоят?

— Почему стоят? Идут.

— Это что, правда, шесть без четверти?

— Правда. Мы же попали в пробку. Не разувайтесь, мсье, у меня нет мужских тапочек.

— Какой кошмар! — Он проигнорировал мою реплику про тапочки, извлек мобильник, потыкал, запрашивая память, и освободился от второго сапога. — Я совсем выпал из времени! — Носки были полосатые, смешной, крупной домашней вязки.

Кот сидел на Алексе, как если бы сидел так с самого утра.

— Хотите, я накормлю вас? Я сегодня приготовила… — Я растерялась, не зная, как назвать свое утреннее блюдо. На кухне зазвонил телефон. — Извините, мсье.

Алекс покивал. Телефон продолжал звонить. Я торопливо скинула туфли — не столько из солидарности, сколько из соображений своего роста, — и прошла в кухню.

— Слушаю, — сказала я.

— Это Алекс Дюваль, — раздалось из трубки и из прихожей. — Мне очень неудобно, мадам…

— Мадемуазель, мсье Дюваль, — едва сдерживая смех и как можно серьезнее, ответила я. — Мадемуазель Беатрис Тиба.

— Простите, мадемуазель. Мадемуазель Тиба… — В прихожей послышались шаги. — Так это вы? — Изумленный Алекс заглянул в кухню; кот все еще сидел на его плече; телефон по-прежнему дублировал его голос. — Вы сметчик?

— Сметчик, — сообщила я в трубку и кивнула.

— Правда?

— Правда, чистая правда, и ничего, кроме правды! — Я громко фыркнула и расхохоталась в голос.

Алекс тоже захохотал, замотал головой — вероятно, от удвоенной телефоном громкости нашего смеха — и выдернул из уха звуковое устройство. Кот возмущенно сиганул с его плеча, вздыбил шерсть на хребте и, распушив хвост, превратился в миниатюрного полосатого дракончика.