Дмитрий Бушуев - На кого похож Арлекин

В свой день рождения ты был грустен — домашняя вечеринка по этому поводу прошла, видимо, бездарно. Три школьных товарища. «Почему у тебя нет настоящего друга?» — «Да есть! Точнее, был — Алексей, но мне с ним сейчас неинтересно совсем, он влюбился в одну куклу с лицом младенца. Из параллельного класса. Анечка. Похожа на флакон из-под дорогого парфюма. Ты знаешь, что я люблю тебя?» — говорит Денис, прибежав ко мне поздно вечером, сразу после торжества. Принес кусок торта с пошлой кремовой розочкой. Но я на седьмом небе от счастья. Сердце прыгает в груди. «Прости, я розу помял немного по дороге,» — извиняется Денис, заикаясь от волнения: Он ждет, что я первым обниму его, но я решил поиграть — стараюсь казаться безразличным и холодным как змея. Не понимая, в чем дело, он краснеет, кусает губы. Как восхитительно, что бельчонок не умеет срывать свои чувства: Мне бы так: Не в силах более продолжать ледяную пытку, я объявляю, что этот кусок торта я отдам зайцу.

— Какому еще зайцу? — удивляется Денис, но уже приготовился улыбнуться, предчувствуя сюрприз.

— Твоему зайцу! — отвечаю, и, взяв Дениса за руку (у него даже ладони вспотели от волнения!), ввожу его в комнату. За моим письменным столом в плетеном кресле сидит огромный розовый плюшевый заяц в клетчатой кепке и зеленом шерстяном шарфе. Этого монстра, порожденного чей-то нездоровой фантазией, я купил недавно по пьянке, помня о дне рождения моего звездного мальчика. Когда я волочил зайца домой, издалека могло показаться, что плывут два смертельно пьяных собутыльников и один из них просто не стоит на ногах. Прохожие улыбались и оглядывались, я тоже почему-то всем улыбался и мысленно благословлял каждого встречного.

— Вот, — говорю, — мой подарок. Шарф можешь носить сам, взамен того, сгоревшего на волжском берегу. А кепка, увы, не снимается — пришита намертво. Но я тебя и без кепки люблю.

С зайцем Денис мгновенно подружился и сразу же придумал ему имя: Ботаник Багратион. Связь великого полководца с розовым гигантом он так мне и не пояснил, но имя почему-то очень подходило к этой заячьей морде.

В тот вечер мы несколько раз достигали оргазма. Я превратился в неопалимую купину страсти. Взмокшие и пьяные от счастья, мы вместе встали под душ и даже в ванной умудрились повторить старинный ритуал любви; я уже не боялся делать это по программе «максимум» — тем более, что Денис сам просил меня об этом. В тот вечер мой юнга впервые попросил у меня сигарету. Мы вместе закурили. Устроившись в кресле перед камином, уютно обернувшись мохнатым пляжным полотенцем, бельчонок рассказывал мне о новом учителе литературы, пришедшем мне, развратнику, на замену. Я поймал себя на том, что начинаю ревновать дальнего коллегу не только к тому, что он имеет счастье учить моего мальчика, но и к литературе в целом: Вот это новости! Спокойно, Найтов, спокойно, не довлей над Наследием.

Домой Дениса я отвез на такси. Черный юмор судьбы: на вызов приехал тот самый краснорожий водила, проводивший в последнюю дорогу незабвенную Алису — это был коинцидент в квадрате, потому что теперь на заднем сидении ехал Ботаник Багратион — тоже, своего рода, неживое тело. Это совершенно невероятно! Наш зимний городок хранил столько призраков в своей очарованной замкнутости и отстраненности: Таксист меня, конечно, узнал и усмехался всю дорогу, поглядывая в зеркало на Дениса, обнимающего Багратиона. Таксист начал было вспоминать тот знаменательный вечер, но я демонстративно не вступал в беседу. Наверное, он обиделся. Но какое мне до него дело? А все-таки как прекрасен наш странный, безумный мир, в котором я имею честь пребывать до своего туманного и окончательного конца. Если бы смерть была трагедией, ее бы просто не существовало. Все равно арлекины не умирают: ну разве что от любви, да и то ненадолго.

Я влюблен в любовь,

верю в веру

и надеюсь на надежду.

…Весна пришла, как всегда, неожиданно. Ветер, свежий ветер перемен рвал мои паруса — чувство обжитости и исчерпанности жизненного пространства опять посетило меня: желание любых, каких бы то ни было перемен вылилось даже в смехотворной форме — каждый день я как параноик переставлял мебель в комнатах, сжег свой двухлетний дневник, обновил гардероб и подстригся так коротко, что сразу стал похож на молодого румяного лейтенанта. А может быть, это мир стремительно менялся вокруг, а я только подстраивался: Действительно, в тот год над нашими головами проходил Парад Планет, и комета Галлея опять задела наш шарик своим павлиньим хвостом: С каждым днем я люблю тебя больше и больше, и тем сильнее щемила в сердце мифологема разлуки.

Снегири больше не прилетают, но за окном какое-то фантастическое множество синиц. Боже мой, сколько синиц! Искреннее удовольствие рассматривать их сквозь тяжелый бинокль. Волшебная голубоглазая оптика Сваровского. Иногда в окуляре плавится солнечный блик как золотой рыбий жир детства. Весной меняется даже структура физических тканей, и это заметно по Денису — все его соки играют в голубых жилках, он легко краснеет по самому ничтожному поводу, а глаза: Глаза разыгравшегося жеребенка.

Несмотря на то, что я в недавнем прошлом был учителем Дениса, я учился у него гораздо больше. Магия любви: вдруг открывается второе зрение, и мы начинаем смотреть на мир глазами любимого человека и понимаем, что до этого прозрения были совершенно слепы и одурачены. Акварельный островок позднего детства. Вот он, свежий, простой мир в первозданном замысле Креатора, без оптических обманов Сваровского и кривых зеркал поясничающих арлекинов. Дети разных стран лучше поймут друг друга, чем объевшиеся жареными дикобразами политики. Дети геополитичны — они не граждане отдельной страны, но граждане мира: Денис грызет яблоко, и яблоко в его руке похоже на земной шарик, а континенты — откусы. Сегодня в постели он был похож на резвого дельфиненка, и я, обняв его, нырял в теплых, солнечных и пенистых волнах, прогретых солнцем и намагниченных луной.

Вещий сон в одну из одиноких ночей: Всадник. Я следовал за ним сквозь мертвый лес, и наконец мы вышли на берег бурной реки. На другом берегу — вид великолепнейшего белого города, строения которого были похожи на восточные минареты, выложенные цветной мозаикой. Сферические белые купола — как гигантские яйца мифологической птицы. Я замер в восхищении, поняв, что этот город — мой. Может быть, это была проекция небесного Брайтона:

Схожу по тебе с ума, Денис, и счастлив в своем безумии. Красный кузнечик «Явы» тоже оттаял после зимней летаргии, почувствовал радость пробега по взлетной полосе моей жизни —:и в небо, к танцующим звездам, к Аквариусу! Спидометр накручивал не километры, но возрастание моей любви к тебе — в геометрической прогрессии. Теперь я поджидал тебя не у самых ворот школы, как раньше, а у триумфальной арки парка. Выезжая за город, я выжимал из своего мустанга всю цилиндрическую мощь, и в этом выражалось давно уже не подсознательное желание побега, прорыва. Скорость — одна из самых ярких иллюзий свободы. Теплые названия пригородных деревушек мелькали как субтитры старого фильма; мы мчались на запад, где уже догорало солнце, и хотелось ехать только в одном направлении, через все границы и таможни, без оглядки и безвозвратно. Вектор моей жизни уже давно был проложен на Запад. Да меня ночью разбудите — я точно укажу вам, в какую сторону света дует ветер перемен, словно с Запада на меня был направлен индивидуальный биологический магнит; меня несло к тем берегам на всех парусах судьбы и времени, и палуба уходила из-под ног. Денис предчувствовал нашу разлуку, и его чрезвычайная чувствительность проявлялась в молчаливой грусти и странном смирении, сквозившем во всем его облике.