Бенедиту Барбоза - Роковое наследство

Лейя подумала, не заявить ли ей в полицию об исчезновении Ралфа. Но сначала она хотела посоветоваться об этом с Бруну и Маркусом, заодно рассказав о визите Мариты и своей выдумке.

После рассказа Лейи Бруну и Маркус понимающе переглянулись и, похоже, вздохнули с облегчением.

— Преступления нет, раз труп отсутствует, — сказал Бруну, со значением посмотрев на Маркуса.

Маркус кивнул с невеселой усмешкой. Потом они обсудили, нужно ли Лейи заявлять об исчезновении Ралфа. После того, как она и Сузане, и Марите сказала о звонке из Уругвая, подобное заявление выглядело бы нелогично… А что, если она сошлется на анонимный звонок, который якобы известил ее о смерти Ралфа?.. Но еще лучше было бы известить не Лейю, а Мариту… И пусть бы Марита уже сообщила Лейе…

— Ну так кто позвонит Марите, — спросил Маркус отца, — ты или я?

Тут Бруну спохватился, что ему срочно нужно позвонить в Арагвайю. Зе и Донана, наверное, там места себе не находят, разыскивая Уере, а он тут, в Сан-Паулу, вместе с Бруну. Шустрый паренек забрался в самолет, и Бруну обнаружил его, когда они уже подлетали к дому, так что возвращаться было поздно. Мальчишка был счастлив!

И Бруну тотчас же набрал номер фазенды в Арагвайе.

— Уере со мной, скоро прилечу и привезу его обратно, — сказал он подошедшему к телефону Зе.

— А мы тут уж всю сельву прочесали, — с облегчением засмеялся Зе. — Донана все боялась, что он утонул. А я хоть и уверял ее, что чертенок плавает, как рыба, но и у меня сердце было не на месте. Спасибо, что позвонили, хозяин!

Донана, с тревогой слушая их разговор, по улыбке мужа догадалась, что мальчик нашелся, и бросилась обнимать Зе.

Самое трудное время для Донаны прошло. Она знала правду, смирилась с ней и успела привязаться к мальчику, уже не требуя от него благодарности.

Мальчишка был смышленый и очень шустрый. Что ни день, у него находились новый проказы, но тем он и радовал Донану. А что касается его ответной привязанности, то Донана приготовилась терпеливо ждать. Рано или поздно мальчик поймет, что и она ему родной человек…

Если Луана надеялась увидеть Бруну на подписании купчей, то для Бруну встреча с Луаной была полной неожиданностью. И то смятение, которое отразилось на его лице, в его глазах, ставших мгновенно страдальческими и молящими, столько сказали Луане, что на вопрос Бруну: «За что ты так со мной поступила?» — она ответила невпопад:

— Я тебя люблю!

И, глядя в ее синие правдивые глаза, Бруну знал, что Луана говорит правду.

Жеремиас хоть и знал все наперед про Бруну и Луану, увидев их вдвоем, страшно разозлился. Уж слишком очевидно, что для этих двоих больше никто не существует, когда они вместе. И опять закипела злоба в старике против проклятых Медзенга, которые дурят головы подряд всем женщинам и делают им ребят без счета.

И он поскорее увел Луану от Бруну. А то, не ровен час, прямо после подписания купчей и уедут вместе.

Вечером в гостинице старый Жеремиас принялся страшно ругать Луану за легкомыслие.

— Да если бы я знал, что ты ради Бруну Медзенги со мной просишься, никогда бы не взял тебя с собой! — кричал он.

Но Луана его и не слушала, в глазах у нее стояли слезы — она оплакивала свое счастье, которое казалось ей таким несбыточным…

И, глядя на нее, старик притих и сказал совсем уж мирно:

— Ладно, давай сделаем вид, будто ничего и не было. Я, например, ничего не видел…

— А я видела! Я его видела! — упрямо сказала Луана, и в этом «его» было столько страсти, что старик невольно позавидовал Бруну и опять на него разозлился.

— Да твой Бруну давно с женой помирился, — буркнул он. — Они там воркуют как голубки.

Луана только отмахнулась — не лезьте, мол, туда, в чем не бельмеса не смыслите, и попросила:

— Давайте лучше поговорим о чем-нибудь другом!

А Жеремиас вдруг грустно-грустно сказал:

— Эх, девочка, чувствую я, что ты и меня оставишь. Поманит тебя Бруну пальцем, ты и побежишь. И никакое мое наследство тебя не удержит.

— Наследство не удержит, — засмеялась Луана. — Но я теперь к вам по-другому отношусь, чем раньше. Вы же знаете, что раньше я вас ненавидела. Своей тяжелой жизни простить не могла.

— А теперь? — насторожился старик.

— А теперь вижу, что и вы прожили не счастливее со всеми своими деньгами. Да если сравнивать, то я еще, пожалуй, поудачливее буду — сколько добрых людей видела, сколько помощников! А вы всегда думаете: ко мне или к моим деньгам льнут? Так и живете в пустыне и всех подозреваете.

Старик только подивился уму-разуму племянницы. Не зря, видно, горе мыкала, научилась кое-чему в жизни. И его правильно поняла: кроме всего прочего, но старости лет хотел видеть возле себя настоящего человека. Признайся ему Рафаэла, что ждет от Маркуса ребенка, так он бы ее озолотил за искренность. Ведь так хорошо тогда вдруг взбрыкнула, убежала к своему проклятому Медзенге, и вернулась неплохо, видно было, что и он, старик, ей не безразличен. А теперь юлит. И Отавинью с толку сбила. Трудолюбием он в отца пошел, а вот как с честностью? Признает он за своего чужого ребенка, значит, барахло. А если плюнет в глаза бесстыжей девке, значит, жива в нем честь, значит, соблюдает свое человеческое достоинство…

Теперь невеселые мысли одолевали старика, и сидел он печально ссутулившись, так что Луана невольно стало жаль его. И, коснувшись его плеча рукой, она сказала:

— Да не тоскуйте вы так, не оставлю я вас, даже если…

Она не договорила, потому что пока ничего ей не сулило счастья с Бруну — все события поворачивались так, что она непременно должна была кем-то жертвовать. А она хотела бы всех примирить…

Домой Луана с Жеремиасом вернулась, уже помирившись. Они вместе купили детскую кроватку, и теперь старик торжественно внес ее в дом. Мечта Жеремиаса о веселых детских голосах под его крышей сбывались, и это настраивало старика на радостный и умиротворенный лад.

Дома Рафаэла сообщила ему еще одну новость.

— Мы с Отавинью ждем ребенка, — сказала она и выжидательно посмотрела на дядюшку.

Но дядюшка отнесся к ее словам как-то рассеяно. Он внимательно посмотрел на Отавинью, и тот утвердительно кивнул головой.

— Ну-ну, — только и сказал он, — что ж, поздравляю, — и пошел к себе в кабинет. Потом приостановился и спросил: — И давно ты об этом узнала, Рафаэла?

— На днях, — ответила она.

Старик словно бы еще подождал чего-то, и лишь потом ушел. «Нет, не хватило у нее смелости, — думал он. — Но, может, еще наберется»…

Вечером, уже лежа в постели, он просил: «Бруну, где бы ты ни был, скажи своей внучке, пусть не врет мне! Пусть она мне не врет!»

Рафаэла тем же вечером в страшном раздражении говорила Отавинью:

— Я-то думала, дядюшка обрадуется нашей новости. Устроит большой праздник. Чего он нам только не обещал! А теперь! Как только появилась в доме эта притворщица, его словно подменили!