Бенедиту Барбоза - Роковое наследство

— А может, нам стоит подождать маму и пойти вместе с ней? — спросил ничего не подозревающий сенатор.

— Вряд ли она вернется скоро, — вынуждена была сказать Лилиана.

Кашиас сразу же сник, в глазах его проступила неприкрытая печаль. Но, несмотря на это, он сказал, что рад за бывшую жену, которая пытается заново устроить свою жизнь.

— А как устраиваться твоя жизнь, папа? — спросила Лилиана, почувствовав острую жалость к отцу.

Он неопределенно пожал плечами, не зная, что ответить, поскольку жизнь его с некоторых пор утратила целостность, рассыпавшись на отдельные, не связанные между собой заботы: дочь, политика, Шакита… Да, и Шакита! Потому что и сейчас, не работая у него и не живя с ним под одной крышей, она продолжала искушать немолодого, уставшего Кашиаса своей юной энергией и какой-то самоотверженной преданностью. Ее телефонные звонки и дерзкие — без приглашения — визиты становились для него все более необходимыми, но внешне он продолжал сохранять сдержанность, потому что не был готов к новым, кардинальны переменам в собственной жизни и даже боялся их.

— Для меня сейчас главное — чтобы ты благополучно родила и чтобы у твоего Маркуса закончились все неприятности.

— Сеньор Бруну нашел ему очень хорошего адвоката, — сказала Лилиана, — так что будем надеяться на лучшее.

Доктор Валфриду, которого нанял Бруну для защиты Маркуса и Жералдину, действительно вскоре добился их временного, до суда, освобождения из-под стражи.

Маркус, вернувшись домой, выглядел веселым и бесшабашным.

— Со мной не случится ничего плохого, — говорил он. — Я не убивал этого подонка, только закапал его в песок. А все остальное сделало море.

— Интересно, кто-нибудь может посадить море в тюрьму? — поддавшись его веселому настроению, пошутила Жулия, но эта шутка не нашла одобрения у Лии.

— Думай, что говоришь! — одернула она служанку.

Маркус в свою очередь сделал замечание сестре.

— Да не будь ты такой занудой. И не смотри на меня как на обреченного!

— А меня бесит твоя неоправданная беспечность, — рассердилась Лия. — И я не понимаю, как можно шутить, когда тебе грозит тюрьма, возможно, на долгие годы! Мне страшно подумать об этом. Что будет с тобой, с Лилианой, твоим ребенком?

— Мне важно быть на свободе, когда он родится, — уже вполне серьезно произнес Маркус. — А что будет потом — не хочу сейчас думать.

Позже, беседуя с отцом, он попросил его:

— Если мне все же дадут срок, ты помогай, пожалуйста, Лилиане. Она ведь будет растить твоего внука!

— Ты мог бы и не говорить мне этого, — ответил Бруну. — Ребенка Лилианы я не оставлю без помощи. А что делать с тем, другим, которого ждет Рафаэла?

— Его я никогда не признаю! Он — просто Бердинацци!

— Ох, сынок, не все так просто, как тебе сейчас кажется, — вздохнул Бруну. — От собственного ребенка невозможно отмахнуться, тем более, что его мать оказалась такой сволочью. Это заведомо несчастное дитя.

— У него есть отец — Отавинью! — напомнил Маркус. — И не надо заранее оплакивать судьбу этого ребенка.

Бруну умолк, не желая дополнительно расстраивать сына, которому и без того сейчас было не сладко. От адвоката Бруну знал, что отстоять Маркуса в суде очень сложно, поскольку инспектор Валдир тоже выдвинул против него официальное обвинение в убийстве. Логика, которой при этом руководствовался Валдир, была предельно проста: если Маркус сам признался в убийстве Ралфа, пусть и непреднамеренном, то он вполне мог убить и Фаусту, а значит, показаниям Рафаэлы можно верить.

Правда, адвокат Валфриду уверял Бруну, что сумеет отвергнуть это обвинение как бездоказательное, но у присяжных все равно может сложиться неблагоприятное впечатление о Маркусе.

Поэтому Бруну не покидала тревога за сына, и он не всегда умел ее скрыть. А Маркус, видя, как переживают за него отец и сестра, тоже иногда не выдерживал и говорил им:

— Если в нашем доме и впредь будет такая нездоровая атмосфера, то я, пожалуй, лучше подожду суда в камере!

Как ни странно, только Лилиана в те дни вела себя так, что внушала Маркусу надежду на благополучный исход судебного разбирательства, и вообще каким-то чудом вселяла в него уверенность в завтрашнем дне.

А он, испытывая к ней непривычное чувство нежности и благодарности, однажды вымолвил то, чего Лилиана ждала от него прежде и о чем теперь боялась даже мечтать:

— Я люблю тебя!

Она едва не лишилась чувств, но Маркус поддержал ее под руку, потом обнял и, нежно целуя, произнес:

— Ничего не бойся! Когда начнутся роды, я буду с тобой! Наш сын с первого же мгновения, как появится на свет, увидит не только маму, но и папу! Запомни: мы всегда будем очень счастливы втроем — ты, я и наш сын!

Лейя тоже конечно тревожилась о судьбе Маркуса, и тревога была во сто крат сильнее, оттого что к ней примешивалось острое чувство вины. В том, что случилось с ее сыном, Лейя винила себя, испытывая глубокое раскаяние за свое недавнее легкомыслие и неразборчивость в людях.

А Жозимар между тем распорядился наконец похоронить Ралфа, до неузнаваемости изуродованного побоями и морем.

Из дальней провинции приехала несчастная мать покойного, и тут выяснилась, что у нее нет денег на похороны.

Узнав об этом от Мариты, Лейя дала ей нужную сумму и попросила все устроить как полагается. Но сама идти на похороны отказалась.

Зато Сузана поехала на кладбище и рыдала над гробом возлюбленного так же, как совсем недавно рыдала над могилой мужа. Горе Сузаны было настолько искреннем и глубоким, что даже Марита впервые посмотрела на нее без всегдашней ненависти и увидела в ней не более удачливую соперницу, а подругу по несчастью.

— Я так одинока, — призналась Сузана Марите. — Потерять сразу двоих!..

Та повезла ее с кладбища прямо к Лейе, с которой теперь особенно сблизилась. Там они втроем помянули покойного, а затем Сузана рассказала Лейе, что недавно у нее был разговор с адвокатом Маркуса.

— Что тебе от него было нужно? — сразу ощетинилась Лейя, но Сузана спокойно пояснила:

— Не мне, а ему! Он сам ко мне приехал и попросил, чтобы на суде я выступила как свидетель — в защиту Маркуса. Попросил честно рассказать судьям, как Ралфа меня бил.

— И у тебя хватит смелости в этом признаться? — спросила Лейя.

— Да, — твердо произнесла Сузана. — Я пойду на это, чтобы помочь твоему сыну. Ведь его признание следователю сняло все подозрения с Орестеса. Маркус не побоялся признаться, и тем восстановил доброе имя моего мужа. А я теперь не побоюсь вытерпеть любой позор, чтобы облегчить участь Маркуса!

— Спасибо тебе, — растроганно молвила Лейя.

— Нет, это я должна благодарить твоего сына, о чем и скажу непременно в суде, — взволнованно пообещала Сузана.