Стелла Чаплин - Бабник

Но теперь у Джил и Саймона двое детей, и с тех пор как мы с Эндрю поженились, в этих телефонных разговорах нет смысла. Хотя мне их не хватает. Но я не могу рассказать Джил о Нике больше, чем можно рассказать Эндрю. Конечно, она моя лучшая подруга, но было бы жестоко требовать от нее, чтобы она хранила такой секрет. Слишком большая ответственность. А вдруг она все-таки расскажет Саймону? Он тут же все разболтает Эндрю. Это так же верно, как то, что за ночью следует день. Мужчины не знают, что значит хранить секреты.

– А что ты думаешь о журналах? – спросила Джил. – Их тысячи, в один из них тебя могут взять на работу.

– Спасибо за то, что так веришь в меня, – засмеялась я.

– Ну ты же поняла, что я имею в виду.

– Да, поняла. Знаешь, на прошлой неделе я видела новый журнал, который мне действительно понравился.

Я всю неделю таскала на дне сумки с фотооборудованием журнал «Сливки», который взяла у Дебби, и в моем подсознании проросли посеянные им семена.

Я вытащила журнал из сумки и показала его Джил.

– Что ты об этом думаешь?

– А я его уже видела, – ответила она. – Он был у кого-то на работе. Там просто потрясающий раздел моды.

– Единственная трудность в том, – сказала я, – что я никого оттуда не знаю. Мне страшновато приходить к ним из ниоткуда.

– Но ведь ты не знала никого в «Слухах», когда шла туда, – заметила Джил.

– Правда.

Но тогда мне не было так страшно. Эти журналы на глянцевой бумаге пугают меня до смерти. «Слухи» – такая низкопробная газетенка, что я чувствовала себя выше ее уровня. Скорее, она не соответствовала моим стандартам, поэтому я была уверена в себе. Но такой уровень, как в этих блестящих журналах? Моя прическа не годится, моя одежда не годится, я хожу совсем не на те тусовки. Мой стиль жизни не соответствует этому блеску. У меня тусклая жизнь. И что я им покажу? Четыре года в «Слухах» составили такой портфель, который в «Сливках» даже под порог не положат.

– Может быть, мне лучше выбрать что-нибудь не такое грандиозное? – сказала я. – Один из журналов, которые читает моя мама, или что-нибудь вроде того. Например, «Отдохни» или «Мир садовода».

– А ты давно открывала «Отдохни»? – спросила Джил. – Теперь там пишут о соседях, нападающих друг на друга с кухонными ножами, и о мужиках, трахающих приятелей своих дочерей. На этом фоне «Слухи» можно считать журналом с такой высокой репутацией, как у «Вэнити Фер». Ты там и дня не выдержишь. Ведь ты хороший фотограф, поэтому должна набраться храбрости и пойти туда, куда действительно хочешь. Жизнь слишком коротка, ты же сама сказала.

Я уже говорила, но повторю еще раз: я обожаю Джил!

– Кстати, – сказала я, меняя тему, – знаешь, кто скоро приедет в Лондон?

– Кто?

– Натали.

Джил раскрыла глаза от удивления, а ее подбородок упал на грудь.

– Натали Браун?

Я кивнула.

– Черт побери! Ты собираешься с ней встречаться?

Я фыркнула:

– Вряд ли! Мы не разговаривали друг с другом раньше, когда она не была знаменитой, с какой стати она будет общаться со мной теперь, когда стала одной из самых высокооплачиваемых тележурналисток.

– Натали Браун, – задумчиво повторила Джил. – Знаешь, мне хочется ее увидеть. Она взяла у меня кассету «Пет шоп бойз» и так и не вернула.

– Она брала много вещей, которые никогда не возвращала, – напомнила я Джил.

Всю субботу я убиралась в доме, ходила за покупками и готовила ужин из трех блюд. К нам должен был прийти Рассел, лучший друг Эндрю, вместе со своей невестой Робин. Я мечтала о вечере, полном остроумных шуток и веселья, легком и приятном вечере среди друзей. Я мечтала об этом от всего сердца. Интересно, будет ли такой вечер когда-нибудь еще в моей жизни?

Ужин с Расселом и Робин – это суровое испытание, настолько предсказуемое, что даже при мысли об этом у меня пропадает желание жить.

Рассел, Робин и Эндрю подружились в университете – простите, в Кембридже, они никогда не называют его просто университетом, – они жили в одном доме. Робин и Рассел помолвлены уже двенадцать лет, но пока не появилось никаких признаков приближающейся свадьбы. Они не любили поспешных решений. Робин создавала общественные программы для Би-би-си, а Рассел работал уже в третьей Интернет-компании. Я не могу вспомнить, в какой – в той, которая предоставляла авторитетные медицинские консультации, или в той, которая продавала оптом собачий корм. Мне не хотелось спрашивать у Рассела, чем он занимается, потому что он начал бы мне это объяснять и мне бы пришлось слушать его резкий самодовольный голос.

Словом, Рассел был занозой в заднице и непререкаемым авторитетом абсолютно по всем вопросам. Эндрю пропускал все его дурацкие теории мимо ушей, а я с трудом удерживалась, чтобы не стукнуть Рассела чем-нибудь тяжелым по голове.

Зато Робин была такой робкой, что разговаривать с ней – все равно что рвать зубы. Перед тем как встречаться с Робин и Расселом – примерно раз в полтора месяца, – я предварительно готовила список тем, которые можно было использовать для общения с Робин. Я записывала все фильмы, которые смотрела, все телепрограммы, все прочитанные книги, все рестораны, рекламу которых видела, стихийные бедствия и катастрофы. Если в магазинах появлялся новый сорт лука – это превращалось для меня в праздник, ведь я могла спросить у Робин, пробовала ли она его. Настолько безнадежно, я не преувеличиваю. На этот раз я планировала обсудить, кто обаятельнее, Анна Курникова или Венус Уильямс? Прилично ли ходить на работу в сабо? И наконец, главная тема: Черри Блэйр – суперженщина.

Эндрю подошел сзади и обхватил меня за талию, когда я чистила зубы.

– Не надо, – пробормотала я. – Я перепачкаю зубной пастой всю одежду.

– Я думал, тебе нравится, когда я тебя обнимаю.

– Только не тогда, когда я чищу зубы. А нам обязательно слушать это бренчание на гитаре?

– Но ведь это же Ингви Малмстин! – ответил он так возмущенно, как будто я оскорбила его бабушку.

– Отлично. А ты не можешь слушать его, когда меня нет дома?

– А что ты хотела бы послушать?

– Ну, не знаю. Сойдет что угодно, записанное в последние пять лет.

Музыкальные вкусы Эндрю постоянно служили источником наших разногласий. Его коллекция дисков настолько устарела, что могло показаться, будто я замужем за чьим-то дедушкой. С тех пор как мы вместе, он прошел фазу серьезного джаза, затем кантри и вестерна, а теперь открыл для себя тяжелый металл и слушал гитаристов с именами еще более невероятными, чем их прически.

Я из кожи вон лезла, занимаясь его музыкальным образованием, но безо всякого результата, наверное, потому, что единственной мелодией, которую он слышал по радио, была тема из «Арчерс». Вся английская попсовая музыка прошла мимо него. Что касается танцевальной музыки – забудьте о ней. Я с удовольствием хожу в клубы, но сама мысль прийти туда с Эндрю кажется дикой. У него такое лицо – и ботинки, – что вышибалы будут счастливы над ним поиздеваться. Слова: «Извини, парень, сюда нельзя приходить в таком виде» – придуманы как раз для него. Однажды, еще до того, как мы поженились, я встретилась с ним в пивной у Брикстон-академии, так он пришел прямо с работы в сером костюме и розовом галстуке.