Сандра Частейн - Святой грешник

Даже когда до ее затуманенного разума наконец дошло, что Нико действительность, а не призрачный мираж, готовый растаять в любое мгновение, она не захотела расстаться ни со своими мечтами, ни со сказкой, которую Нико придумал для нее.

– Расскажи мне обо всем, что ты помнишь.

– Да ведь я ничего не помню, совсем ничего. Только какие-то обрывки, клочки прошлого, да и то слишком смутные и тусклые.

– Все равно расскажи мне, – настаивал Нико.

– Кажется, я помню свою мать. Когда я была ребенком, ее вечно не было дома. По-моему, она не была особенно счастлива. Ей не нравилось жить в… – Карен замолчала и нахмурилась. – Я не помню, где мы жили. Я даже не помню, где жила сама.

– В Нью-Йорке ты снимала квартиру, а про Миннесоту я ничего не знаю. Я сейчас подумал, что, может, надо было съездить к тебе домой перед нашим отъездом, хотя… тратить на это время, с преследователем на «хвосте»…

– Он назвался репортером.

– Репортером? Ты помнишь, о чем вы с ним говорили?

– Нет. Вернее, да. – Образ высокого худощавого мужчины на какую-то секунду возник у нее перед глазами, но потом так же быстро исчез, как и появился, не оставив следа. Она попыталась вспомнить его лицо, но не смогла. – Не помню, – наконец призналась она измученным голосом.

От напряжения у нее разболелась голова. Рядом с Нико она ни о ком не могла думать, кроме него.

– Наверное, это все еще травма дает о себе знать. Ничего не могу вспомнить. Только твой голос, когда ты говорил со мной еще там, в больнице. Ты – единственное мое воспоминание. Пожалуйста, не заставляй меня больше вспоминать.

Он молча посмотрел на нее.

– Хорошо, – проговорил он наконец, выпуская ее руку из своей. – У нас еще есть время. Не бойся, я тебя не съем. Пока, по крайней мере. – Нико решил развеселить погрустневшую Карен. – По твоей ладони я прочитал, что ты прекрасно готовишь, а я люблю поесть и не хочу расставаться с поваром, который будет мне готовить вкусные завтраки, обеды и ужины.

Поковыряв вилкой в недоеденном омлете, Карен откинулась на спинку кресла.

– Кто-то заставил тебя страдать? Тебе причинили боль, принцесса?

– Нет, – машинально ответила она, – не мне.

Ответ сорвался с ее губ абсолютно неожиданно, но она знала, что это правда.

– Я уже ничего не знаю, Нико, ни в чем не уверена, – произнесла она устало, – но вполне возможно, что тот, кто гонится за мной, теперь разыскивает и тебя тоже. Я чувствую, что отсиживаться где-то, скрываться – не по мне, и раз я уехала из Миннесоты, на то была веская причина.

Наступила тишина. Только ветер выл снаружи, налетая на стены, пытаясь забраться внутрь.

Нико и сам уже понял, что Карен сильная натура. Женщину, которая, едва держась на ногах, настаивает на том, чтобы идти самостоятельно, не так легко испугать.

– Я думаю, с одним репортером, если нужно, мы справимся. – Он поднялся и подошел к окну. – Но сегодня вечером битва нам не грозит. Пока шторм не закончится, никто не сможет попасть на остров.

– У меня уже глаза слипаются, – призналась Карен.

– Сегодня мы поспим на полу. Я постелю матрасы. А завтра, когда дом достаточно прогреется, поищем спальни.

– Спальни? Отдельные? – Карен лукаво посмотрела на него. – Но ведь мы же любовники.

Она флиртовала с ним. Подстегивала его воображение, используя тот же прием, который он применил в больнице.

– Это было во сне, Карен, – произнес он с трудом, едва владея собой.

– Я знаю и очень сожалею об этом. – Она скрестила руки, сжала локти пальцами. – Единственное, о чем я мечтаю, так это чтобы кто-нибудь обнял меня покрепче сегодня ночью. Ты обнимешь меня, согреешь?

Она знала, что Нико не сможет устоять. Что же еще он мог ответить, кроме: «Я постараюсь»?

Слэйд-Айленд

Нико постелил на полу два матраса и накрыл их пледом, сверху принес подушки и одеяла.

Сняв ботинки, Карен забралась под одеяло и стала устраиваться поудобнее.

– Я ожидала увидеть золотистые песчаные пляжи, – мечтательно произнесла она. – Но снег – это тоже достаточно романтично.

– Хорошо там, где нас нет, – лаконично заметил Нико.

Он задул свечу и подбросил поленьев в камин. Вид, открывающийся из окна дома, напоминал черно-белую гравюру. Темные ветви деревьев, опушенные искрящимся снегом, четко вырисовывались на фоне бледного лунного диска. Ветер гонял над землей обрывки серого тумана.

Нико отошел от окна и оглядел темную комнату. Поленья в камине занялись и тихо потрескивали, рассыпая вокруг огненные искры. Дальше тянуть было бессмысленно, и Нико со вздохом направился к импровизированной кровати на полу.

– Если ты не захочешь обнять меня, я пойму. – Карен отвернулась от него. – Двадцать лет никто не пел мне колыбельных, я уже взрослая девочка.

– А что тебе пела на ночь твоя мать? – спросил Нико, растягиваясь на матрасе.

– Мне пел папа. Он пел ирландские колыбельные песни.

– А что сейчас с твоим отцом?

После небольшой паузы Карен произнесла:

– Он погиб, когда мне было восемь лет. Его раздавило комбайном.

– Значит, он был фермером?

Карен ответила, но ее голос прозвучал неуверенно.

– Я… я не знаю. Наверное.

Нико почти физически почувствовал, какой одинокой и никому не нужной ощущает себя Карен, и порывисто обнял ее.

– Иди сюда, принцесса. Мне тоже очень хочется, чтобы меня кто-нибудь обнял. К тому же так нам будет теплее.

Она не сопротивлялась.

На Нико тоже нахлынули воспоминания. Вот он, худенький темноволосый мальчик, прижимается к матери, поющей ему на ночь ирландские колыбельные песни. Отец никогда не был ласков с ним, он не мог простить Нико того, что он отказался от жизни, предназначенной ему его цыганским происхождением.

Нико редко думал об отце – воспоминания причиняли ему боль, – но старый дом, в котором прошло его детство, навеял эти неприятные мысли.

Карен чуть заметно вздрогнула, очутившись в объятиях Нико, но потом доверчиво уткнулась в его плечо. От него исходил слабый аромат сандалового дерева. Этот едва различимый запах, как тихая колыбельная из детства, убаюкивал Карен, перенося в мир снов, где Нико превращался в страстного цыгана – ее любовника.

Нико запел что-то себе под нос, и Карен улыбнулась в темноту.

– Ты же говорил, что не поешь.

– А я и не пою, – проворчал он. – Спи.

Согревшись в объятиях Нико, Карен чувствовала себя в полной безопасности. Страх перед прошлым на время отступил. Карен закрыла глаза.

Нико, стиснув зубы, молча боролся с собой. С каким удовольствием он поменялся бы в эту минуту местами с осужденным на мучительную смерть. Карен была так близко от него, что Нико не мог расслабиться ни на секунду.

Как бы он ни повернулся, она все равно почувствует горячечный жар и дрожь его тела. Он не должен этого допустить. Если только она догадается о том, как сильно он ее хочет, то не замедлит ввести его в искушение осуществить желаемое. После долгих безуспешных попыток ему удалось наконец улечься так, чтобы не касаться ее бедрами. Нико перевел дух.