Рон Фауст - Когда она была плохой

— Только после тебя.

Он откинулся назад и ухмыльнулся.

— Ну ты и штучка, — проговорил он. — Шесть кило при тебе?

— Естественно. А миллион баксов при тебе?

— Я имею в виду — шесть кило здесь, в городе?

— Нет.

— Но это твоя собственность или ты должен их еще купить?

— Моя собственность.

— Сколько снега в городе?

— Очень мало.

— Надо еще выпить, — сказал он, но не двинулся с места. И после паузы: — Миллион долларов… А если назвать реальную цену?

— Это реальная цена.

— Я могу купить билет на самолет в Колумбию за несколько сотен долларов.

— Не спорю. Но потом ты должен обойти уйму полицейских и не один день якшаться с прорвой головорезов, пока найдешь снег такого качества. И наконец найти южно-американского дипломата, который провезет порошок по дипломатическим каналам… Сделка со мной обойдется тебе гораздо дешевле.

— Это разовая сделка?

— У меня появится два или три кило через четыре месяца.

— Слишком хорошо, чтобы было правдой.

— Так соглашайся.

— Ты мне не нравишься, — сказал Крюгер.

— Тогда не заставляй меня вытанцовывать перед тобой.

Он некоторое время пристально смотрел на меня, а затем, заходясь от бешенства, процедил:

— Тебе лучше заткнуться со своими советами, сукин сын! Вот сейчас возьму и вышвырну тебя из окна!

Полагаю, что бешенство частично было результатом воздействия кокаина, но могло быть и попыткой прощупать меня на слабину или вызвать во мне неосторожный гнев либо страх. Блефовал он или нет, но было ясно, что человек он неуравновешенный. Мой револьвер находился в поясной кобуре, и я расстегнул свой спортивного покроя пиджак.

Он заметил мое движение, понял, наклонился вперед и по-волчьи оскалился:

— Ты думаешь, что я не посмею вышвырнуть тебя из окна?

— Я думаю, что ты ждешь, чтобы я сам выпрыгнул.

В комнату вошла Шанталь. Лицо ее казалось бесстрастным, зато в ее позе и тоне ощущался — неподдельный или искусственный — гнев.

— Спокойной ночи, Майкл!

— Я никуда не собираюсь.

— Ты собираешься.

— Ага, ты намерена переспать с этим подонком, малышка?

— Ты извинишься перед нами обоими завтра.

— А может, и нет! Скорее, что нет!

— Возможно, что наш союз распадется сегодня вечером, — сказала Шанталь холодным и твердым голосом. Французский акцент ее был особенно заметен.

— Возможно.

— Я приму решение об этом завтра, после твоих извинений.

Он опустил мою золотую табакерку к себе в карман и поднялся. Наступила минута решающего испытания. Сделаю ли я вид, что этого не заметил? Или же затею бучу из-за нескольких граммов кокаина и куска золота?

— Вынь из кармана, — сказал я. Ладонь моя уже сжимала рукоятку револьвера. Я вполне мог бы застрелить его, если бы до этого дошло дело. Сейчас было поздно отступать.

Крюгер уставился на меня.

— Вынимай из кармана, тебе говорят.

— Что?

— Табакерку.

— Табакерку? Какую табакерку? — Он протянул руки ладонями вперед и перевел взгляд на Шанталь. — О чем он болтает?

Я вынул револьвер, взвел курок и наставил его в живот Крюгеру. Я не мог промахнуться. Игра была детской, но вполне реальной, с неизбежными потерями и с проигравшим. Говорить больше я не мог, дальнейший разговор свидетельствовал бы о слабости.

Крюгер снова перевел взгляд на меня.

Это выглядело безумием. Я мог застрелить человека.

И тогда он сунул руку в карман.

— Ах, это. — Вынув табакерку, он положил ее на стол, засмеялся и повернулся к Шанталь.

— Ты понимаешь, что ты делаешь, малышка?

— Убирайся.

Он дал ей пощечину — не изо всех сил, но достаточно ощутимую. Голова ее дернулась, Шанталь покачнулась.

Еще чуть-чуть, и я окончательно потерял бы голову и нажал на спусковой крючок.

Крюгер проклинал Шанталь и угрожал мне, плюнул в мою сторону, но промахнулся, затем повернулся спиной, схватил с вешалки пальто и покинул комнату.

Шанталь заперла за ним дверь, закрыла ее на цепочку, улыбнулась мне невеселой улыбкой и молча прошествовала на кухню. Шла она прямо и к горящему от пощечины лицу даже не прикоснулась.

Руки у меня дрожали. Желчь обжигала горло. Я едва не убил человека из пустого тщеславия. Я вел себя так же примитивно, как и Крюгер. Только глупец отвечает на эмоции такими же эмоциями, ненавистью на ненависть, добротой на доброту. Это путь к рабству. Тобой может овладеть всякий.

Шанталь вернулась в гостиную с двумя виски. Мы оба несколько успокоились. Я обратил внимание, что на ней черное вечернее платье простого покроя, жемчужное колье и жемчужные сережки. Левая часть лица припухла, на щеке был заметен след удара.

— Он никогда себя так не вел, — сказала она.

— Я предупреждал его, чтобы он не перебрал кокаина, но он не послушался.

— Он изрядно выпил перед вашим приходом. Должно быть, одно наложилось на другое. Приношу извинения.

— Это я приношу извинения, ведь, несмотря на пистолет, я в принципе не считал возможным застрелить его за то, что он ударил вас.

— Бог мой, ну конечно же.

— Вы и в самом деле намерены разорвать с ним союз?

— Да. Я должна.

— Я не могу понять, почему вообще мог возникнуть подобный союз.

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду, что вы — Шанталь д'Оберон, а он — мусор.

Она подняла голову и улыбнулась.

— Я, например, не могу понять, каким образом вы познакомились с таким мусором, как Крюгер или я. Почему вы занимаетесь этим делом?

— Вы считаете, что я подставной?

— А разве нет?

— Вовсе не в том смысле, какой вы вкладываете. А вот что касается вас… Такая женщина, как вы, из старинного рода — и вдруг причастна к этому грязному бизнесу.

Она засмеялась, наклонилась и погладила меня по руке.

— Старинные именитые семьи были варварами, мой дорогой. Как и мы.

За ужином мы ели салат, телятину и пили красное вино. Все было очень вкусно, но ел я с трудом: вспоминался другой ужин — с отравленной рыбой. На десерт были яблоки и отлично выдержанный сыр камамбер, белое вино сотерн, после чего Шанталь налила в маленькие рюмки коньяк «Реми Мартен». Она явно пыталась ублажить меня, и это само по себе вызывало немалые подозрения. Я был уже достаточно пьян, как, впрочем, и Шанталь, поскольку она пила то же самое и столько же.

Мы вышли в гостиную. Из стереоколонок звучала музыка Шопена. Огонь в камине горел все так же весело и жарко.

Я сказал:

— Я вижу, у вас шахматы.

— Да. Вы играете?

— Я научился этому в тюрьме. Хороший способ убивать время.

— Я начинающая. Взяла несколько уроков у друга прошлым летом. Я знаю, как ходят фигуры, имею самое общее представление о стратегии — вот и все.

— Давайте сыграем.

— Но я и в самом деле плохо играю.