Оливия Уэдсли - Похищенные часы счастья

— Благодарение Богу, она в Вальпарайсо, — ответил Лестер, содрогаясь. — Всякий брак — это ошибка, поверь мне, дорогая Ди.

Он поднялся с места и зевнул.

— Нет ли у тебя чего-нибудь поесть? — спросил он.

Призыв к помощи, даже в такой маленькой вещи, всегда находил отклик у Дианы.

— Конечно, — сказала она с оттенком теплоты. — Позавтракай со мной.

Она побежала на кухню, взяла бутылку вина, которое осталось от Гюга, и велела кухарке приготовить особенно вкусный омлет.

Лестер с одобрительным видом понюхал вино. Он быстро выпил три стакана один за другим. И поскольку из-за своих скромных ресурсов он очень мало ел в течение этого дня, вино ударило ему в голову.

— Твоя жизнь, дорогая моя, несмотря на свою кажущуюся недозволенность, сложилась, по-моему, вполне удовлетворительно, — заговорил он, с усмешкой глядя на Ди. — Я очень рад… что отнесся так снисходительно к Картону… э… в отношении избранного им образа жизни.

— Как ты смеешь так говорить! — набросилась на него Ди.

— О, я не осуждаю вас, моя дорогая. Я не собираюсь произносить проповеди. Картон уже заплатил мне один раз, теперь ему снова придется заплатить.

— Гюг заплатил тебе?

Лестер был еще достаточно трезв для того, чтобы заметить свою ошибку.

— Небольшой заем, — сказал он с чувством собственного достоинства. — Дружеская услуга, которую один мужчина оказывает другому. Но ведь кроме всего, моя дорогая, существует еще вещь, называемая приличием. Ты не должна забывать об этом; и моя… готовность поддержать тебя в твоем положении будет иметь большое значение в глазах света. Запомни мои слова.

Ди встала. Она подняла на него глаза, полные слез.

— Ты пачкаешь все, к чему ни прикоснешься! — воскликнула она страстно. — Ты словно жаждешь покрыть грязью все, что только есть прекрасного в жизни. Гюг… немедленно женился бы на мне, если бы мог это сделать, он…

— Но он не может, как мы все знаем, — перебил Лестер. — И вот именно это привело меня сюда, — добавил он, кивая головой.

Она с изумлением смотрела на него.

— Я читал утренний выпуск «Таймс» от четверга, — продолжал он, снова качнув головой. — Я еще не окончательно поглупел, дорогая моя. Я знаю, какое значение приобрел сейчас твой Гюг. Ему улыбнулось счастье, его признали — вот и все. Другим это не удается. А у меня сейчас полоса невезения, и я хочу, чтобы он помог мне стать на ноги; он принужден будет это сделать.

— Но ты ведь не станешь шантажировать Гюга! — воскликнула Ди.

— Боже меня сохрани, — сказал Лестер. — Я не думаю, чтобы пришлось прибегать к таким резким и неприятным средствам. Мне кажется, что несколько слов относительно вопросов морали, вовремя адресованных лицу, готовящемуся занять официальный пост в правительстве, окажется вполне достаточно. Ведь у публики такие узкие взгляды на мораль, когда дело касается лиц, находящихся у кормила власти. Не только скандал, а даже малейший намек на него — и она готова поднять из-за этого целую историю. Нет, я не предвижу никаких неприятностей, уверяю тебя, я…

— Ты хочешь сказать, что ты попытаешься испортить Гюгу карьеру? — спросила Ди прямо.

— Моя дорогая, ты впадаешь в мелодраму, — сказал Лестер насмешливо. — Ведь псевдо-зятья, поверь мне, созданы для того, чтобы служить источником дохода для других.

Ди подошла близко к нему и посмотрела на него в упор; взгляд ее выражал глубокое презрение.

— Любовь пошла тебе впрок, ты похорошела, — сказал Лестер, спокойно глядя на нее, — но на твой характер она оказала, по-видимому, совсем обратное действие.

— О, как я ненавижу тебя! — прошептала Ди.

Он несколько съежился перед этой яростной ненавистью, затем деланно рассмеялся и вышел из комнаты.

Ди узнала, что по расписанию есть еще другой поезд, который идет медленнее, но все же раньше прибывает в Лондон, так как значительно ранее отправляется. Хотя поездка в таком случае будет гораздо продолжительнее, она все же решила воспользоваться этим поездом. Все свои деньги она оставила отцу, поручив передать их ему после своего отъезда.

Диана презирала и проклинала отца, но в то же время не могла забыть его лопнувших лакированных ботинок, его грязных манжет, которые он безуспешно засовывал в рукава.

Багаж должен был идти следом за ней, она не хотела терять времени на его отправку. Ее единственной мыслью сейчас было — как можно скорее приехать к Гюгу и предостеречь его, предотвратить опасность, грозящую его карьере. Мысль, что опасность эта угрожала ему из-за нее, наполняла ее ужасом.

Заря застала Ди сидящей у запыленного окна вагона. Поезд тащился по ровным полям Франции.

Наконец они достигли Парижа, здесь была пересадка. Луч радости снова озарил сердце Дианы. Что бы там ни было, сегодня вечером она опять увидит Гюга. Несмотря на все то, что ей предстоит сказать ему, он будет все так же любить ее, они все равно будут вместе. А это — превыше всего, и этого никто не сможет уничтожить!

Переехали через канал, и Ди села в лондонский поезд. Каждая уходящая минута приближала ее к Гюгу.

Она не послала ему телеграммы с извещением о своем приезде — у нее осталось денег только на то, чтобы доехать до дому.

Лондон… Она в Лондоне в этот весенний вечер, когда ветер колеблет свет фонарей и тысячи огоньков автобусов разбегаются во все стороны. Ди подозвала такси и дала шоферу адрес квартиры Гюга.

Сердце, казалось, готово было выпрыгнуть из ее груди, когда она, наконец, остановилась у его дверей. Дверь оказалась не запертой.

Она на цыпочках вошла в холл и тихонько позвала Гюга.

— Гюг, это я, Диана. Гюг, ты где?

В ту же минуту перед ней отворилась дверь. Ди стояла в полутьме холла; яркий сноп света, упавший из открытой двери, ослепил ее.

Она различила высокую фигуру мужчины.

— Гюг, дорогой мой, — сказала она, простирая к нему руки.

Из-за фигуры стоящего впереди лорда Гаррона раздался голос Гюга, сдержанный, но полный злобы:

— Разрешите выпустить вас, Гаррон!

Затем он повернулся к Диане.

— Гюг, что я наделала? Я не хотела рассердить тебя, я не предполагала, что у тебя кто-нибудь есть… Я…

Гюг подошел к ней, страшно рассерженный, но всеми силами старающийся сдержаться.

Не глядя на Ди, он тихонько подтолкнул ее к дверям гостиной. Почувствовав его прикосновение, она обернулась и прижалась к нему.

— Я так устала, — прошептала она. — Я не хотела… сделать тебе неприятность. О, Гюги…

— Почему ты не послала мне телеграмму? — спросил Гюг сдавленным голосом.

Слезы показались на глазах Дианы, голос ее прервался рыданиями.

— Я… о, разве ты уже не любишь меня по-прежнему? — в отчаянии вскричала она.

Она порывисто оторвалась от него, бросилась в большое кресло и, закрыв лицо руками, разразилась горькими рыданиями, прерываемыми несвязными, отрывистыми словами.