Пат Бут - Майами

— Я люблю тебя, Джонни.

— Взаимно, — сказал он. Он общался с Тенью .

Она повесила трубку.

Предстояло сделать еще несколько звонков.

Первый был простым. «Американ Эрлайнз» подтвердили, что билетов на рейс 515 в среду Мексико-Сити/Майами имеется достаточно. Мест много. Следующий звонок был чуть более сложным.

— Бреддок?

— Да.

— Россетти.

— Привет, парень.

— Только одну вещь скажу, Бен. В среду тебе позвонят из ДЕА Майами, или от адвоката, или от нашего общего друга, модели. Возможно, будут все три звонка. И что ты скажешь?

— Что я не разговаривал с Кристой года два.

— И никогда не оставлял «Хассельблады» в Мексике. И не просил никого привозить посылки ниоткуда.

— Верно, Джонни. Я все помню. Мы это проходили. Память у меня хорошая.

— Ладно, и ты помнишь, что получишь за свою помощь в этом деле?

— Я никогда не забываю числа, особенно большие.

— Только не сделай что-нибудь не так, Бен. Тут задействовано много народу, причем такого, с кем лучше дружить, чем наоборот. Если ты нас наколешь, то мы тоже в долгу не останемся.

— Не дергайся, Джонни. Я уже взрослый мальчик.

— Хорошо, Бен. Я это знаю, детка. Пока.

Он бросил трубку. Собрался с мыслями, как делал это миллион раз прежде. Не просмотрел ли чего-нибудь? Все ли стыкуется? Некоторые звенья могли подвести. Как и всегда. Мог задержаться рейс. Могло спустить колесо машины. Могли подвести люди. Но имелись и большие шансы, что все сработает как надо.

И в среду, в аэропорту Майами, примерно в полдень Криста Кенвуд будет арестована, когда вступит в физическое владение адресованной ей посылкой с героином, оценочная стоимость которой составит приблизительно полтора миллиона долларов.

Факс заработал на туалетном столике Кристы, когда она расчесывала волосы. Подобно Моне, он распространял беспокойство.

«Возвращаюсь раньше срока. Мне нужно сразу же поговорить с тобой. Необходимо, чтобы ты встретила меня в аэропорту Майами завтра, в среду, рейс 515 „Американ Эрлайнз“ из Мексико-Сити. Прибытие в двенадцать ровно. Очень важно. Прошу тебя быть там. Мона».

Криста позвонила ей сразу после получения факса, но Мона не отвечала. Это тревожило, а также означало, что придется ехать в аэропорт, несмотря на разворачивавшуюся драму жизненно важных съемок для Уитни. Мона была крупной моделью. Агентство Кристы — маленьким. И какого черта было нужно Моне? Зачем она ездила в Мексико-Сити? Гадать не имело смысла. Она узнает это завтра в полдень. Кристе пришло в голову, что Мона может расторгнуть контракт, который недавно подписала. Если это все, что ей надо, то прекрасно. Криста не станет ее удерживать и подавать в суд. Такую девушку, как Мона, можно ставить в кадр, но думать ее не научишь. И если она по какой-либо причине чувствовала себя несчастной, то лучше ей уйти.

Она вздохнула и сделала крошечный глоток кофе. И впрямь, Мона была самой последней из ее проблем. А вот Питер Стайн — нет. Он слишком врезался в жизнь Кристы. Снова он продемонстрировал свою уникальную способность очаровывать и злить ее одновременно, и она была достаточной реалисткой, чтобы сознавать, что сама она точно так же действовала и на него. И нетрудно было понять причину. Они были противоположностями во всем, кроме одного. Оба с несокрушимой уверенностью считали себя правыми. Беда только в том, что их взгляды на «правильное» не совпадали. Криста была крепкой как сталь. Питер как алмаз. Каждый был несокрушимой силой и несдвигаемой горой. Он был камнем. И она тоже очень твердая. Но если форма была идентичной, то сущность диаметрально противоположной. Он говорил — черное. Она — белое. Он оперировал вымыслом. Ее валютой была реальность. Он идеалист, витающий в заоблачной выси. Она могла бы написать руководство по прагматизму. Их последняя стычка будто в миниатюре отражала все те, что уже отшумели, и все, что еще предстоят, если у них все-таки получится совместное будущее. Питер был равнодушен к деньгам, к выигрышу от сделки или к продаже большего количества книг. Он ни на йоту не заботился о славе, успехе или материальном вознаграждении. Его увлекала музыка слов, стремление передать тончайшие оттенки, каждодневная борьба за то, чтобы создать такое произведение, которое удовлетворяло бы вкусам самого беспощадного критика. Криста понимала, что это самая важная часть его жизни. Но никогда не сможет понять, как случилось, что она вытеснила все остальное. Конечно, ему нужно было делать свою работу. Кровь, каторжная работа, пот и слезы были константами. Но почему, ради всех святых, нужно отбрыкиваться, когда тяжелый труд закончен, пренебрегать, если за эту работу готовы хорошо заплатить? Какая непрактичность. А быть непрактичным означало обкрадывать себя. А ведь ты сам — это самый важный товар на земле. Вновь и вновь она старалась понять его яростную реакцию. И каждый раз все кончалось тем, что объясняла это заносчивостью, снобизмом художника и неспособностью признать собственное поражение. Питер — и в этом она была уверена — разозлился так из-за того, что она проявила себя такой ловкой и удачливой в той области, к которой у него не было природных способностей. И тут он продемонстрировал свою слабость и малодушный отказ признать свою ошибку. Но в то же самое время Криста была достаточно умна, чтобы сознавать, что все объяснения были пропущены через кривые линзы индивидуального восприятия. Могло ли так быть, что Питера на самом деле не заботят материальные вещи, что его глубоко и искренне не интересует денежное выражение успеха, а, может, и раздражает, что его не интересует, попадет ли его книга в число бестселлеров, не интересуют слава и богатство, а также люди, неравнодушные к таким вещам? Предполагалось , что такие люди где-то существуют, хотя Кристе ни разу до этого не доводилось встречать столь ярко выраженный экземпляр.

Черт побери! Будь он проклят со своей свирепой гордостью, со своим свирепым телом и со всеми теми вещами, которые он ей сделал. Она задрожала от воспоминаний, и пустота болью отозвалась внутри нее. О, Господи, неужели это все? Уж точно, из такой ситуации не бывает возврата. Если он даже только начинал становиться таким чистым, каким хотел казаться, то и тогда она сделала ужасную вещь. Она солгала. Она запачкала его доброе имя, сообщив, что он готов добровольно издаваться в таком коммерческом издательстве, как «Твентит». И она подорвала добрые отношения с его собственным издателем и давним редактором и другом, потому что в живущем сплетнями издательском мире секреты не хранятся долго.

Но ведь она принесла ему два с половиной миллиона баксов! Он должен был пасть перед ней ниц и целовать ей ноги, а не другую часть ее тела. Разве можно вести себя так, как он? Тут не то что он дареному коню в зубы не посмотрел, тут такой удар в зубы получился… Черт возьми, пусть скажет спасибо, что она не потребовала с него комиссионные за сделку — двести пятьдесят тысяч долларов. Она снова рассердилась, через миллисекунды после того, как жалела о содеянном. Еще минуту назад она прикидывала, как бы ей извиниться. А сейчас уже думала, что извиняться должен он, и только он.