Татьяна Веденская - Гений, или История любви

Любовь считалась светлым чувством, и играть этим чувством запрещалось. Любовь должна была «нечаянно нагрянуть» к женщине как раз в тот момент, когда она собирает картошку или еще какой урожай, невзирая на грязные руки, перемазанное лицо и мятый платок на голове.

Все это никоим образом не сочеталось с внутренними убеждениями Анастасии Полозовой. Она была убеждена, что таким образом к ней нагрянет любовь, от которой она потом всю жизнь не отмоется. Ее мечты были иными, и ради них она старательно обесцвечивала волосы гидроперитом, умело готовила в домашних условиях маски для лица, бегала трусцой и шила модные наряды, раз уж это был единственный пристойный способ одеваться красиво в серой и строгой России. И все это — ради призрачной мечты однажды, когда придет ОН, уж не упустить свой шанс.

О том, как именно должен выглядеть ОН, Анастасия имела весьма смутные представления. Дипломат как минимум, а лучше лауреат премии, вокалист популярного ВИО, дирижер симфонического оркестра… Она, конечно, не мечтала о принцах заморских — такие мечты в головы советским женщинам не залетали вовсе. Она просто хотела найти холостого министра и создавала для этого возможности, помня о том, что «мы не ждем милостей от природы и взять их — наша задача».

Анастасия выбрала для себя профессию стюардессы, имея романтические представления об этой работе, но представления эти, к сожалению, не оправдались. Работа была трудной и скучной, пункты прибытия и отлетов слились в один сплошной ком из холодных гостиниц и пустых аэропортов северных городов. Она была в восторге от героини по имени Наташа из оглушительно-чувственного фильма «Еще раз про любовь». Она видела в этой Наташе себя и рыдала навзрыд, когда героиня фильма в исполнении Дорониной не пришла на последнее свидание. Но через несколько лет Анастасия признала — «принцев» в воздухе так же много, как и на поле с картошкой, в основном рабочие и колхозники. Никаких особенных лауреатов. В Оренбург, Ужгород и Уренгой лауреаты не летали. Нечего им там было делать.

Анастасия была девушкой практичной и стремилась попасть на международные рейсы, но эта дверь не то что была для нее закрыта — никакой двери и вовсе не было. Молодых, красивых и в самовольно укороченных форменных юбках стюардесс на международные рейсы не брали, так как на кадрах в гражданской авиации, знаете ли, тоже не дураки сидели. Анастасия взрослела, приходила в отчаяние.

Надо отдать ей должное, хоть и по всем приметам ее усилиям было суждено пойти прахом, она «не опускала» ни рук, ни расчески, ни тюбика с краской. Как только выдавалась возможность, Анастасия усаживалась в шезлонг и предавала свое упругое тело сжигающему солнечному огню, загорала и продолжала отвергать предложения если не рук и сердец, то уж приятных вечеров и корзин с фруктами точно. А таких предложений поступало — море. Все остальные девушки вокруг нее пали, а она стояла, как Берлинская стена. Выдержка и целеустремленность — редкий дар, умение, которому она впоследствии научит и Ингрид. Анастасия уже почти пересекла стратегически важный рубеж в тридцать лет, когда чудо все-таки произошло, с лихвой окупив годы страданий и лишений.

Рудольф летел на место укладки трубопровода, в Оренбург, летел обычным рейсом, по обычному советскому билету, что было, конечно, ненормально и политически некорректно, но международных рейсов в такое место просто не придумали. Анастасия разносила напитки и раздавала пледы. Когда он улыбнулся ей и спросил что-то о сигаретах, она сразу поняла, что это ОН и что если не сейчас, то, скорее всего, никогда.

У Рудольфа не было ни одного шанса. Из самолета он вышел уже безнадежно влюбленным и убежденным, что неожиданно встретил свою судьбу. Свидания в аэропортах, судорожное штудирование самоучителей по немецкому языку, фотографии на память, долгие разговоры, из которых Анастасия понимала максимум несколько слов. Тогда не существовало еще никаких пособий по соблазнению, но Анастасия делала все правильно, делала все так, что потрясенный внезапным чувством Рудольф был готов бросить к ее ногам все, что имел, тем более что по их западным меркам имел он не так уж много. Ему было около сорока, он никогда не был женат, и его карьера была самой обычной — до того момента, как был подписан эпохальный договор «Газ-трубы».

Тут-то и скрывалась проблема. Любовь любовью, но ради прекрасных серых глаз русской красавицы, пусть даже и очень-очень любимой, Рудольфу бы пришлось пойти на крупный скандал и, скорее всего, попрощаться с карьерой. Не за этим, ой, не за этим посылали его в СССР! И Рудольф раздумывал.

И тут на помощь матери пришла Ингрид. Как последний, совершенно неоспоримый аргумент в пользу большого, но не очень советского чувства, поглотившего душу и сердце Рудольфа Шеллера.

Однажды, когда Ингрид была подростком и испытывала свою мать на прочность вспыльчивостью, криками и бесконечной безалаберностью, она спросила мать, зачем та ее родила. Такого рода вопросы весьма часто задают подростки, просто как аргумент в защиту немытых тарелок и нежелания учиться.

— Я родила тебя, чтобы удержать твоего отца и заставить его жениться, — отчеканила Анастасия, холодно улыбаясь. — И если ты будешь себя хорошо вести, и тебя научу, как добиваться в жизни всего, чего пожелаешь.

— Я никогда не буду такой, как ты, — самонадеянно заявила Ингрид, но уже через несколько месяцев изменила свое мнение.

Позже Ингрид стала прекрасной ученицей все еще прекрасной учительницы и во многом ее превзошла.

Естественно, под влиянием доводов будущего отцовства Рудольф Шеллер женился и действительно чуть было не получил черную метку, но время уже стремительно шло к началу конца советского строя, и его опыт и вклад в газовотрубную отрасль оказался более весомым, чем его личная жизнь. Их оставили вместе с одним условием — семья должна жить здесь, в России. Так, на всякий случай. Как бы чего не вышло.

Но через несколько лет и это условие растворилось в небытии, начались совершенно другие времена, и все перевернулось с ног на голову.

Рудольф стал очень обеспеченным человеком и окончательно погрузился в семью. Он купил уютный таунхаус в пригороде Берлина и квартиру в Москве. В дочери он просто души не чаял, что нимало помогло росту ее самооценки. Особенно учитывая то, что девочка пошла в мать и была одновременно красива и амбициозна. Рудольф Шеллер просто наглядеться на нее не мог.

За долгие годы спокойной и, надо сказать, счастливой супружеской жизни Анастасия Дмитриевна Шеллер превратилась именно в такую женщину, какой всегда мечтала стать — в респектабельную, умопомрачительную красавицу средних лет, вокруг которой никогда не стихал восторженный шепоток. В свои пятьдесят с небольшим она выглядела если не моложе, то уж точно более ухоженной и стильной, чем в пору юности, и у нее было чему поучиться. К концу перестройки Анастасия Шеллер окончательно осела в Берлине, оставив дочери возможность жить-поживать да добра наживать в Москве. Ингрид предпочитала Москву.