Инна Туголукова Инна Туголукова - Инна Туголукова

Через час приземлились, еще полтора томились в ожидании, пока наконец их вылет не отложили на сутки. Они взяли такси и поехали в город.

Протасов позвонил отцу, а потом Гале — хотел рассказать о своих приключениях, — но ее мобильный молчал. Он еще подумал, не махнуть ли к родителям, но Егоров жил по соседству, на Стромынке, и Володя не стал ломать компанию, поехал к себе, на Барболина.

Он шагнул в прихожую и сразу понял, что в квартире кто-то есть. Бесшумно прикрыв дверь, Протасов расстегнул кобуру и достал свой ПМ.

На брошенном посередине гостиной одеяле исступленно совокуплялась обнаженная пара. Протасов даже не сразу узнал Галю — ее запрокинутое, искаженное экстазом лицо показалось ему отвратительным. А она, словно почувствовав устремленный на нее взгляд, на мгновение застыла и вдруг закричала тонким, срывающимся голосом и забилась, задергалась, пытаясь столкнуть с себя случайного попутчика. Но тот, уже на пике наслаждения, считая все ее звуки и движения симптомами страсти, а скорее всего даже не воспринимая их, продолжал мощно вбивать Галю в пол, все убыстряя удары могучих чресел, перекрывая ее кудахтанье хриплым криком.

Наконец он содрогнулся в последний раз, скатился с партнерши и увидел Протасова с наведенным на них пистолетом. Надо отдать ему должное: он не испугался, но и на рожон не полез. Поднял ладони, словно демонстрируя свою полную и безоговорочную капитуляцию:

— Прости, командир! Я не знал, что это твоя телка, честное слово, не знал. Больше ты меня никогда не увидишь! Опусти пушку…

Тут только Володя заметил, что все еще сжимает рукоятку пистолета, но опускать его не стал.

Парень похватал одежду и, не надевая даже трусов, медленно пошел к выходу, не сводя глаз с дула. Он бочком протиснулся мимо Протасова, обдав его острым запахом пота, немного повозился с замком и выскочил на площадку.

— А-а-а! — послышались с лестницы женские крики. — Помогите! Это же вор! Вор!

Истошно залаяла собака, раздался грохот, проклятия, мат: «Фу, Чарли! Назад!», «Держи собаку, сука!», «Ой, не могу! Она ему сейчас яйца откусит!..»

И Протасов вдруг оглушительно захохотал, до слез, до упаду, до изнеможения, представляя, какая водевильная сценка разыгрывается сейчас на лестничной клетке, глядя на встрепанную, прыгающую на одной ноге Галю, не попадающую в свернувшиеся жгутом трусики-«танго», и ощущая всем своим существом, всем сердцем, как его покидает больное, тягостное чувство к этой женщине!

Если бы он заклеймил ее последними словами, если бы ударил, избил… Но вот этого смеха, очистительную суть которого она интуитивно поняла, Галя не простит ему никогда…

Сима делала зарядку. Занималась каждый день, считая это столь же обязательным и непременным, как и все прочие утренние процедуры. Поставив ноги на ширину плеч, она медленно наклонялась, касаясь пола согнутыми в локтях руками.

Музыка играла, в открытое окно вливалась утренняя разноголосица, и Сима, не услышав стука, в очередной раз нагнувшись, увидела, как за ее спиной открывается дверь и в комнату входит… Протасов?..

Есть такая детская игра «Раз, два, три — замри»: в какой позе настигнет тебя безоговорочный приказ, в такой ты и окаменеешь. Сима стояла кверху попой и смотрела на Володю снизу вверх круглыми, изумленными глазами.

Он пожал плечами, повернулся к ней спиной, переломился пополам и, выглядывая меж своих ног, приветливо сказал:

— Здравствуй, Сима! Я вернулся! — И погладил себя по голове, явно намекая на ее стриженые волосы. Он едва успел выпрямиться…

— Володя? — говорила она, будто не веря, что все это действительно происходит наяву, с ней, в ее комнате. — Володя! Ты вернулся? Вернулся!..

Она порывисто обняла его за шею и прижалась, прильнула всем телом, чувствуя, как закипают на глазах, текут по щекам горячие слезы.

Он целовал ее колючую макушку, осторожно касался губами розовой полоски шрама, и его затопляла беспредельная, пронзительная нежность. Не та темная, неуправляемая сила, что влекла, толкала его к Гале, а жгучая, до сердечной боли потребность уберечь, пожалеть, защитить…

Сима шмыгнула носом, взяла протянутый платок и спряталась за ним, смущенная своим бурным порывом.

— Ты уже позавтракал?

— Я не смог получить здесь места.

— И… как же теперь?.. — испуганно взметнулись мокрые стрелки ресниц.

— Здесь живет бабушка моего друга. Я устроюсь и вернусь. Ты жди меня…

— Я буду ждать…

Странно все-таки устроены люди! Быть счастливыми умеют единицы. Остальные всегда найдут ту единственную причину, ту самую каплю дегтя, сакраментальное «если бы», которое не позволит почить на лаврах. Сима называла это синдромом зубного тюбика. Но сама была из большинства.

Едва за Протасовым закрылась дверь, как она начала корить себя:

— Ну к чему эти слезы? Что за щенячий восторг? Теперь-то он уж точно не сомневается, что ты влюбилась в него по уши, лысая дура!

«А зачем ему сомневаться? — удивился внутренний голос. — Одно то, что он вернулся…»

— Я не знаю, почему он вернулся, и, возможно, не имею к этому никакого отношения!

«Он не лукавит…»

— Конечно, нет! Стоит ли метаться в поисках подружки, когда уже есть готовая на все?!

«Ты все испортишь, — заволновался голос. — Сама разрушишь, своими руками».

Но кто из нас прислушивается к внутренним голосам?..

«Да, Наташа была права, — думала Сима. — Нельзя забывать две вещи: это всего лишь курортный роман, и хорошо смеется тот, кто уходит первым. Все элементарно…»

Протасов появился незадолго до ужина и сразу почувствовал в ней эту неуловимую перемену. На его вопрошающий взгляд Сима ответила лучезарной улыбкой. Она уже была немножко актрисой. Она, конечно, жила на сцене, но строго соблюдала законы жанра, а главное, знала, каким будет финал комедии.

— Я хочу пригласить тебя на ужин, — сказал Протасов. — Вернее, этого хочет моя хозяйка.

— А ты, значит, не хочешь? — лукаво прищурилась Сима.

— Пойдем, — засмеялся Володя. — Нас ждет такси.

Они проехали мимо роскошных, утопающих в зелени особняков и остановились у приземистого белого дома с коричневой черепичной крышей.

Хозяйку звали Роза Исаевна. Это была худенькая старая женщина, такая энергичная и властная, что язык не поворачивался назвать ее бабушкой. Кроме нее, в доме обитали еще могучая домработница Нюша и матерый котище, чрезвычайно избалованный и наглый.

Сима, обожающая кошек, потянулась было его погладить, но тот глухо заворчал и попятился, пытаясь избежать непрошеной ласки. Она все же успела коснуться шелковой шерстки, и кот, гневно вякнув, замахнулся когтистой лапой и принялся судорожно зализывать оскверненное место.