Ольга Арсеньева - Самая желанная

— Я еще немного, бабушка. Сейчас самый поток пошел, — отклинулась Тина и встала у своего «прилавка», будто позируя для рекламы колготок. Ножки-то совсем неплохие, и загар уже кой-какой взялся. Хоть и не средиземноморский, а так и отливает в сумерках бронзой — не зря же она в огороде с апреля в одних шортах возилась.

Авторека неслась мимо, и где-то в ее волнах затерялась Надька Старицкая, успевшая тогда шепнуть Кристине, что вовсе она не секретарь-переводчик в СП, а «Надин-Белоснежка» — «девушка по вызову». Сколько страшноватой и манящей загадочности в этих словах. Что за жизнь скрывают они — аж голова кружится! Ужины в ночных клубах и невероятно шикарных ресторанах, гулянки в отелях и на роскошных дачах, поездки на Канары или Мальдивы, а шмотки! А магазины! И всего-то делов — «ублажить мальчиков», как сказала Надька, доставив ее тогда на подмосковную дачу. Кристина вытаращила глаза на подругу и оторопело разинула рот:

— Ты что?! Это же… — Не успела она сформулировать свое отношение к профессии путаны, как получила в руки пылесос, а после — пинка под зад: не в свои сани не садись! Вот дура-то старозаветная!

Кристина отшатнулась от затормозившего прямо у ее ног автомобиля. Белый «мерседес», сияющий новеньким шиком, даже не погасил фар, схватив в кольцо ослепительного света табуретку с банками и застывшую рядом девушку. Вышедший из машины молодой мужчина был сногсшибательно красив: рекламный образец светского денди, сошедший с экрана телевизора, показывающего фильм о Голливуде. Гибкий, высокий, поджарый. Легкий белый костюм небрежно измят, кремовая шелковая рубашка расстегнута на груди как знак высшей элегантности — вырезной хомутик черного крепа — небрежно болтающиеся концы развязанной бабочки.

Сердце Тины замерло, а глаза сразу ухватили все — смуглую шею в распахнутом воротничке, твердый подбородок, пересеченный ямочкой, решительное лицо и копну кудрявых, взлохмаченных ветром волос. Темные глаза быстро окинули «прилавок». Не говоря ни слова, он выхватил из банки с водой букет лиловых, почти чернильных гиацинтов и бросил на табуретку стотысячную купюру.

«Пол бабкиной пенсии!» — успела подумать Кристина. А незнакомец уже нырнул в свой сияющий автомобиль, где, откинувшись на высокую спинку сиденья, ждала его дама.

Взвизгнув шинами, «мерседес» рванулся с места, метнув к ногам остолбеневшей девушки придорожный гравий и замигав яркими, желто-красными огнями. Но не успела Кристина перевести дух, как из окна удаляющегося автомобиля вылетели в пыльный бурьян ее нежные, чудесные цветы.

Отметив капризную позу рыжеволосой спутницы великолепного брюнета, ее руку с тонкой сигаретой и равнодушно-презрительный профиль, Кристина сразу представила разыгравшуюся в салоне «мерседеса» сцену. Даму обидели — не преподнесли при встрече цветов. Она молчала и дулась всю дорогу, а когда заикнулась о своей обиде, кавалер мигом ринулся исправлять ошибку. Да что он, издевается, что ли? Притащил букетик огородной бабки в измятом целлофане?! Цветы вылетели в окно, парочка умчалась выяснять свои запутавшиеся отношения, обдав опешившую девушку шрапнелью мелкого гравия.

Кристина хотела подобрать гиацинты, ведь знала, сколько колдовала над ними бабка и как гордилась своим приработком к пенсии, но вдруг отшвырнула шуршащий кулек ногой в канаву и зло сжала кулаки. Не станет она рыдать от обиды над своим деревенским букетом и жалкой, третьесортной судьбой. А постарается устроить ее сама — своей сообразительной головой и не дешевым, что бы ни говорили святоши и завистницы, телом.

Вот, оказывается, как все просто — стоило элегантному кавалеру швырнуть в канаву бедные цветочки, и переворот в мировоззрении свершился. Ведь тогда не гиацинты полетели в придорожную канаву — полетела она, Кристина, выброшенная за борт великолепного стремительного корабля под названием «красивая жизнь». В тот вечер окончательно определилось в ее сознании, что хорошо и что плохо, на что наплевать и забыть, а к чему стремиться изо всех сил, придушив робость, гордость, скрутив комплексы, называемые «моралью» и «хорошим воспитанием».

Права была Надька — с нищенским чистоплюйством теперь далеко не уедешь. Не поняла урок Тинка! И не разобралась, что не так уж они просты — расфуфыренные куколки с уставшими глазами. Вырвали кусок праздничного пирога у таких вот хиленьких цветочниц, которым ничего не остается, как зеленеть от зависти да подбирать из придорожной канавы свои копеечные букеты…

Ах, как трогательно, как победно благоухали в ту ночь гиацинты!

Оказалось, что наплевать на «морально-нравст-венную чушь», которой накачивали тебя с детства люди, погрязшие по уши в своем мизерном, «порядочном» существовании, совсем несложно. Если хорошо знать, что хочешь. Тогда и караулить Надьку у многоэтажной белой башни, где когда-то находилась квартира ее родителей, не зазорно. Пусть блочные пятиэтажки, в которых жила Кристина с матерью, сбились серой стайкой у подножия бывшего ведомственного кооператива «Чайка» — это захоронения тех, кто не сумел проявить инициативу, выдержку, бойцовую хватку. Для Кристины убогий мирок «хрущоб» — лишь стартовая площадка, с которой можно взлететь в головокружительную высоту. Если, конечно, рвануть напролом.

Она накачивала себя дерзкими мечтами, просиживая вечера на детской площадке у чужого подъезда и вспоминая поучительную дружбу с Надюшей Старицкой.

«Номенклатурная семейка», — презрительно отзывалась о Старицких Алла Владимировна Ларина — интеллигентная женщина с несложившейся деловой и личной жизнью. Муж бросил ее, когда Кристине было всего пять, не посчитавшись с уже идущим полным ходом оформлением на выезд семьи за рубеж. Видать, сильно закрутила его полногрудая стерва-любовница. Квартиру Алла Владимировна посчитала справедливым оставить себе (пусть идет к своей шлюхе жить!), а работу гида-переводчика, полученную по протекции мужа, бросила (и сама не лыком шита!). Только не очень-то преуспела. Устроилась учительницей во французскую спецшколу, всячески опекая поступившую туда дочь. В школе завязалась дружба одноклассниц — Старицкой и Лариной, поощряемая родителями с обеих сторон. Номенклатурные родители Надежды зазывали в гости дочку преподавательницы профилирующего предмета, а Ларина-старшая хоть и фыркала презрительно за спиной разряженной в импортные шмотки мадам Старицкой, при встрече ярко улыбалась и мило болтала, хваля успехи ее необыкновенной дочки.

Надька и вправду с пеленок знала что к чему, и если про математику и физику не вспоминала с тоской, языком занялась серьезно: брала дополнительные уроки итальянского у Аллы Владимировны и попутно учила Кристину уму-разуму.