Эллина Наумова - Игра в игру

Они вошли в комнату. Лиза с Игнатом наконец вгляделись друг в друга на свету. Парень испытал шок: «Они точно мать и дочь? Как эта шустрая малышка вывела в мир величественную, безмятежную, вальяжную девушку?» Голова закружилась, и впечатлительный артист без игры заозирался в поисках стула.

– Присаживайтесь, Игнат, – мгновенно отреагировала чуткая писательница, недоумевая, на ноги парень слаб или на мозги. Потом вспомнила, какое впечатление они с дочкой производят на утонченных эстетов, и пустилась в разъяснения: – Не извольте сомневаться, Маша не подкидыш, но мое родное дитя. У нас просто темпераменты разные.

– А в чертах, кстати, нечто общее есть, – поддержала ее дочь.

При звуках родного голоса Лизу снова одолели беспокойные сомнения.

– Доченька, Игнат, – классически откашлявшись, начала она, – будем взрослыми людьми, только не обижайтесь.

Игнат как-то снисходительно улыбался. Машка счастливо таращила серые глазищи. Лиза перекрестилась бы, но ограничилась вздохом:

– Простите, Игнат, а вы вполне здоровы? Не алкоголик, не наркоман? Увечья какие-нибудь, инфекционные заболевания есть?

– Мама! – растерянно, со слезами в голосе вмешалась дочь. – Как ты можешь? А если у него дома меня завтра спросят: «Не деревянная ли у тебя нога, Маша? Правый или левый глаз стеклянный?»

– Отвечай людям правду, – посоветовала Лиза.

– Успокойся, – нежно приобнял Машу Игнат. – Лиза… Как вас по отчеству?

– Зови Лизой и на «ты».

– Спасибо. Меня тоже на «ты», – сказал Игнат. – Лиза, я здоров. Могу сходить в поликлинику за справкой. Только график съемок у меня очень плотный.

– Игнат, не сердись, но как-то стремительно у вас все, водопадом.

И тут с Игнатом Смирновым уже во второй раз после заявления: «Порядочный человек не любя в постель с девушкой никогда не ляжет» случился потрясающий приступ. Он сжал кулаки и вплотную приблизился к Лизе Шелковниковой:

– А если я всю жизнь искал Машу? А если мне нравится, что она круглая отличница и будет врачом? Я пока небогат, но работа есть. И плюс в несколько проектов зовут. Я тороплюсь от страха ее потерять, а не от желания чем-нибудь заразить.

Лиза впервые в своей жизни стояла с открытым ртом. У Маши был такой вид, будто сейчас она разденется догола, возьмет лупу и примется изучать себя по миллиметру. Но жальче всех выглядел Игнат. Он был бледен и заметно испуган. До парня явственно доходило: «Как бы Маше меня в сумасшедший дом пристраивать не пришлось».

Он и подумать не мог, что вылезало из него добротное матушкино воспитание, ее неустанные молитвы за сына, привычное интеллигентное семейное общение дедушки-профессора, бабушки-библиотекаря, тетушек и дядюшек с приличным образованием и множество вовремя прочитанных хороших книг, а вовсе не симптомы какого-то психического недуга. Он привык находиться в среде, где все это не было нужно, где на это не хватало времени. Оно могло сгнить невостребованным. Но не успело. И спешило вырваться даже при намеке на повод.

Первой опомнилась реактивная Лиза и унеслась в кухню сооружать ужин из подручных средств. А после был обычный вечер человеческого знакомства и общения. Правда, короткий. Не успев выпить чаю, Игнат Смирнов уехал на съемку. Все умели говорить по существу, поэтому обсудить успели немало. Только одной темы вообще не коснулись – отцов. Игнат жил с матерью с самого рождения и ей одной предоставлял право рассказывать о бывшем супруге то, что сочтет нужным. Обалдевшая его невеста забыта об Эдуарде Павловиче Шелковникове напрочь. А Лизе при мысли об этом потаскуне, развлекающем своим половым органом богатых клиенток, становилось тошно.

Сразу после ухода Игната она уложила Машку спать, как маленькую. Та не сопротивлялась.

– Беседочка в китайском стиле, – шипела Лиза, моя посуду.

Они давным-давно развелись, она сама жила мирской, а не монашеской жизнью. Но ей отчаянно хотелось привлечь удачу к несчастной однокласснице, она часами не вылезала из-за ноутбука. А Эдуард тем, что был с этой шлюхой, испортил чудесное, многообещающее совпадение, когда мать и отец не сговариваясь встречаются в день подачи их единственной дочерью заявления в ЗАГС. Он норовил изуродовать тонкую вязь случайностей во спасение человека.

А Вера Верескова все не звонила. «Нормально, – твердила себе Лиза. – Я сама запретила бы пользоваться мобильниками в наркологической клинике. Там не все с дорогой душой лечатся. Могут выпрашивать спиртное у друзей-алкоголиков, у нестойкой родни. Верино дело капельницы терпеть и с психотерапевтами беседовать. Мое – придумать ей любимого. Как его назвать? Какой он?»

Энергии в этой женщине было столько, что она всю ночь решала свою задачу. Заснула в пять утра. Проснулась в шесть.

Влюбленность – это все самое приятное и непритязательное в любви. Влюбленность расточительна, любовь жадна. Влюбленность общительна, любовь замкнута. Влюбленность допускает умозрительность, любовь требует реализма. Влюбленность – это когда для счастья нужно очень мало; любовь – когда очень много.

Из дневника Веры Вересковой

После того как в состоянии временного помешательства Игнат Смирнов отказался бежать на зов, Елена Калистратова не звонила два дня. Будто дала их ему, чтобы познакомить маму Оксану с Машей и Лизой.

Узнав, что невеста сына медичка, Оксана истово поблагодарила Господа Бога за чудо. Маша напрасно беспокоилась: даже будь у нее деревянная нога и стеклянный глаз, свекровь это расстроило бы мало. Сын в детстве переболел ветрянкой, коклюшем, бронхитом, гриппом, ангиной и воспалением легких. С тех пор с ним и банальных ОРЗ годами не случалось. Но мать непоколебимо уверилась в том, что от безвременной кончины его спасет только женитьба на враче. Благосостояние артиста зависело от удачи, так хоть его здоровье надо было поручить близкому человеку со специальным образованием. И вот свершилось! Игнат побаивался материнской ревнивой обиды на то, что словом не обмолвился о знакомстве с Машей, не предупредил об авантюрной подаче заявления в ЗАГС. Но та ликовала.

Не понимая причины такой эйфории, Лиза решила, что сама Оксана больна. И уже готова была счесть ее чудовищем, которое годами требовало, чтобы сын женился на медичке по любви не к ней, а к недужной матери. Но простодушная Оксана разъяснила ситуацию, и все успокоились. Ради Маши интеллектуальная переводчица с нескольких языков согласилась бы породниться не только с сочинительницей женских романов (это для нее была последняя стадия нравственного падения выпускницы Литературного института), но и самодеятельной поэтессой (последняя стадия для всех прочих).

Почему-то Оксана начала рассказывать Лизе о своей близкой подруге Леночке Калистратовой и целый вечер не могла остановиться. Она сама была бы рада сменить тему, но снова и снова твердила, что Елена редактирует глянцевый журнал, но человек умнейший, нестандартно мыслящий, склонный к философии в высоком смысле. Потом зачем-то принялась поучать Лизу, мол, к какому бы способу зарабатывать деньги рок ни принудил разведенную даму, не следует терять самоуважение и надежду на достойную работу.