Вера Копейко - Любовь — обманная игра

Ира Зотова уволилась из издательства Академии наук несколько лет назад и стала работать по договорам. Ей нравилось самой распоряжаться собственной жизнью и своим временем. Отношения с работодателями складывались нормально: хорошего редактора, ее передавали друг другу заказчики, или, как она называла их, клиенты. Платили по-разному, но ей вполне хватало на жизнь. Правда, после переезда на другую квартиру пришлось затянуть поясок потуже. Поэтому тексты адвентистов — главное в ее жизни на предстоящей неделе. Хотя так это трудно сейчас: знакомые, подруги, конечно, станут теребить звонками — еще бы! — Ирка Зотова из одной квартиры на Ленинском проспекте сделала две! В Измайлове и на Мосфильмовской! В одной станет сама жить, а вторую сдавать. Ну разве не молодец?

Жизнь Иры складывалась достаточно причудливо, поэтому необходимо подстраховаться. Без сомнения, всегда найдутся люди, которые захотят снять квартиру на Мосфильмовской. А это означает верный кусок хлеба. Даже если станет нечего редактировать и враз исчезнут все до единого клиенты. Или внезапно одолеет неизбывная лень, и у Иры не достанет сил занести карандаш над текстом.

Две квартиры давали возможность для маневра — сейчас она поселилась в двухкомнатной в Измайлове, отведя для сдачи в наем однокомнатную. Но если удастся сдать в Измайлове подороже — поступит наоборот.

Ире звонили все, кто узнал о сделке. Она механически кивала, что-то говорила, нервно теребя телефонный шнур. Больше всего ей хотелось ответить самой себе: зачем она это сделала? Заиметь вторую квартиру, чтобы сдавать — это предлог. Самооправдание. Неужели рассиропилась от воспоминаний и поэтому снова кинулась сюда? Но она ведь еще не в том возрасте, когда женщине нечем жить, кроме прошлого.

Ира Зотова жила в Измайлове прежде, даже два раза.

И оба раза она была счастлива.

Захотела в третий раз? Но разве это возможно? Она усмехнулась. А во второй-то раз сколько слез пролила? Если начистоту, она не из тех, у кого глаза на мокром месте. Это от счастья-то плакать?

Да нет, конечно. То были слезы о невозможности счастья. Уже единожды испытанного. Ира знала, о чем плакала.

Она убрала с глаз рыжеватую челку. Сколько бессонных ночей провела тогда в ожидании звонка — одного-единственного... Хотя точно знала: он больше не позвонит. Они расстались, твердил ей трезвый разум, но сердце...

А чтобы слабое женское сердце ничего больше не ожидало, Ира уехала из Измайлова на Ленинский проспект.

Конечно, поменялась не напрямую, пришлось съехаться со старенькой троюродной теткой, которая скоро умерла. Но на Ленинском проспекте Ира уже не ждала звонка от того человека. Хотя сердце все еще чего-то хотело, ныло, но в конце концов осознало нереальность запросов.

Ира оглядывала чужие стены, которые должны стать ее домом, потом взгляд уперся в окно. Какое пыльное! Придется немедленно помыть. А то хоть пиши на нем и редактируй. Осторожно обошла составленные у стены узлы, коробки, из которых торчали совершенно неожиданные вещи — она сбрасывала туда все подряд, не задумываясь, будто бежала от пожара или наводнения. Чепуха, все вещи — чепуха. Только в тебе самой есть какой-то смысл. Если он есть, конечно.

В Ире Зотовой смысл был. Как и во всем, что она делала. Ей исполнилось тридцать четыре года в мае, а сейчас на дворе сентябрь.

Ира вернулась в гостиную, которая служила ей и кабинетом, села в кресло. Хорошая комната. Здесь полно места для всех ее любимых картин. Самую первую она купила еще студенткой. Могучий, пышный, розовато-сиреневый пион на холсте. Какие краски, какие оттенки! «Яковлев», — написано в правом нижнем углу. Человека с таким именем уже нет в этом мире, впрочем, от мира он ушел давно, рисовал в психушке, а медицинские сестры ставили ему единицы и двойки, как школьные учительницы. Ира усмехнулась — ушлые люди покупали его работы за бесценок. Впрочем, наверное вот так и происходит настоящее погружение в искусство, с полным уходом от реального мира.

Подруга Татьяна не такая. В ней больше женщины, чем художника. Но она и не претендует на что-то особенное. Своими работами она Иру просто завалила. Она везла их отовсюду — из Крыма, с Кавказа, и — о Господи! — из Болгарии!

Стоило Ире Зотовой даже мысленно произнести название этой чужой страны, как ее бросило в жар. Нет, наверное, никогда это не кончится.

4

Только что за окном Иннокентий Петрович видел сплошную черноту. Вспышки на небе — это самолетные огни, лайнеры направляются на посадку в Домодедово или, наоборот, набирают высоту, выруливая по небесной дороге из Москвы.

Сердце его сжалось. Господи, Господи, ну почему человеку дается желаемое, когда ему уже ничего не надо?

Он повернулся на бок, в самом низу живота заболело. Нет, он не станет себя обманывать. Ему осталось совсем мало пробыть на земле.

Как бы ему хотелось остаться в летах вечной юности. Он закрыл глаза и увидел то, что хотел. Шкурка огневки вперехлест со шкуркой белого песца. Норки — темные, паламино, голубые... Отливающие седым блеском бобровые, темные шкурки выдры, с соломенной искрой, если смотреть на ярком свету. Но самый любимый мех Замиралова — рысь. Кажется, об этом звере он знает все. Королева леса. Царица его сердца.

— Замиралов? Ну как мы себя чувствуем?

Дверь палаты со стуком вернулась на место и щелкнула замком. Иннокентий Петрович подскочил в кровати, сам от себя не ожидая подобной прыти. На пороге стоял доктор Марченко. Сивая грива вздыбилась на затылке, очки съехали на нос. Белый халат, накрахмаленный до хруста, стоял колом. Глаза горели жизнью — вот что всегда поражало Замиралова. Казалось бы, что видит мужик, кроме боли и смерти? А глаза горят.

— Спасибо, доктор. Коптим помаленьку.

— Коптим? А где огонь? Нет дыма без огня, всякий малец знает. Ну-ка, отвечай, больной, как на духу!

Замиралов помолчал, пожевал губами, словно примеряя, пройдут ли в щелку слова, которые он хочет выпустить.

— Доктор, я тут кое-какие итоги подвожу. Хочу рассчитать время поточнее.

— Рано, рано, Замиралов, итоги подводить. Есть кому их подвести за тебя, если понадобится.

— Эх, доктор, все было бы так, как говорите, но не про меня это. Жизнь перепуталась, а мне надо знать, сколько времени в запасе на распутывание.

— Ну так изложи, Замиралов, где узлы. Я скажу, успеешь или нет.

Голос доктора стал тише, глаза не блестели искусственным блеском. Он знал, что за человек перед ним и что ему на самом деле надо точно знать, сколько осталось для завершения земных дел.

— Спасибо, Владимир Павлович. Я готов рассказать.

Доктор сел на стул возле кровати и посмотрел на больного.

— Начинай.

...А когда Замиралов закончил, Марченко долго ничего не мог произнести.