Анна Михальская - Foxy. Год лисицы

Он слушал молча и напряженно. И еще долго потом был задумчив и как-то скован. А мне стало тревожно.

Аликс вела машину, и это тоже было счастье. Теперь все было – счастье. Она нашла своего мужчину, она неслась вперед и вперед, и ветер дул ей в лицо. Джим всегда рядом с ней, вот только сегодня она сама захотела поехать одна – навестить свою учительницу, свою любимую наставницу. Аликс делала это неизменно, приезжая на родину. Но на этот раз она сможет сказать Аде: наконец я нашла то, что хотела. Моя жизнь исполнилась. Я остаюсь. Он верен мне и будет верен, я знаю. А я буду верна своей изначальной, американской судьбе. Своей стране. Себе. Он научил меня верить и быть верной. Какое счастье! Счастье и свобода! Свобода! Только здесь, на гладком шоссе среди пустынь, на этой дороге, по которой машина летит как птица! Только на этой земле…

До Стэнфорда, где Ада жила и преподавала русскую литературу, уже всего несколько миль. Аликс волновалась перед каждой встречей. Почему? Казалось, она едет отчитываться в самом главном – не только ей, этой мудрейшей женщине, но и самой себе… Это было как экзамен. Темный взгляд матовых глаз, неторопливая речь, молчание… Краткие вопросы. Говорила всегда Аликс. Наставница молча слушала, молча думала, неподвижно сидя в кресле. А потом выносила свои суждения – категоричные, окончательные оценки. Что она скажет сегодня? Сейчас?

– Верность? – переспросила Ада. Она еще поседела с последней встречи, и белых нитей в ее волосах, по-прежнему стянутых на затылке, стало уже больше, чем черных. – Преданность? Ну, что ж… Пожалуй, теперь ты и впрямь можешь вернуться.

– Почему вы сказали «теперь»? А раньше? Мне и уезжать не надо было. Я жалею, что так ошиблась. Мне вообще не нужно было покидать родину. Оставлять мать, родных… И зачем я это сделала? Не понимаю… Я ведь его не любила, Ада. Просто я сама себя обманула. По-настоящему – никогда не любила, а поняла это после встречи с Джимом. Он русский, но умный. И мужественный. Он сказал мне, что невозможно любить человека, который тебя не любит. Разве это любовь? Джим говорит, что любовь бывает только взаимной. И нет безответной любви, это всегда какое-то другое чувство. Самолюбие… Обида… Желание обладать… Гордость… Потребность быть несчастной, наконец! Но многие этого не знают и всякую зависимость от другого называют «любовь». Вот и я убедила себя, что люблю. Но нельзя же любить предателя! Ведь измена – это предательство со стороны того, кого любишь. Так говорит Джим. Я ошиблась, запутала себя, страдала. Жила с предателем много лет… Раньше нужно было возвращаться! И Ло было бы здесь гораздо лучше. Как я боюсь – боялась за нее в той бандитской, фашистской стране!

– Нет, милая. Ты всегда все делаешь вовремя.

– Но почему именно сейчас? Только сейчас?

– Пришло время вернуться, вот и все. Ты сделала свое дело в России. Как и другие мои американские девочки, впрочем. Продолжила то, что начинали там мы.

– О! – Аликс обрадовалась. – Неужели? Да, Ада! Как прекрасно, что я могу поговорить с вами. Все как прежде, и даже лучше! Я верю вам и Джиму. Верю обоим.

– Это потому, что ты нас любишь, девочка. Иначе…

– Сложись все иначе, я была бы точно так же несчастна, только здесь, на родине! Я всю жизнь мечтала бы о Саше и думала бы, что любила только его – а он меня нет.

– Да, – сказала Ада и впервые за весь разговор посмотрела в сторону – в окно. Ноябрьское солнце светило ярко и ясно. Даже слишком. И она тихо повторила: «Да».

– О! – снова вздохнула Аликс. – Как это печально! Но ведь теперь все хорошо, правда?

– Конечно, хорошо, – спокойно ответила старшая женщина и как-то искоса взглянула на свою бывшую ученицу. – Прощай. Рада буду тебя увидеть.

– Теперь я смогу приезжать чаще. Можно?

– Приезжай, когда захочешь. Будь счастлива!

Аликс понеслась по шоссе быстрее, еще и еще быстрее – навстречу любимому. Она стремилась в дом, который был обещан ей Джимом: здесь было уже прожито столько счастливых дней!

Автомобиль подкатил ко входу – она торопилась. Но дверь не распахнулась ей навстречу. Аликс взбежала по ступеням, открыла тяжелую дверь, вошла.

Дом был как-то по-особому пуст. Она почувствовала это сразу и окончательно. И похолодела от ужаса. Медленно вошла и побрела из комнаты в комнату. Заглянув в кухню, выглянув на балкон, женщина по-настоящему испугалась. Не было не только Джима, но и Лолиты.

Солнце неторопливо исчезало за морем, окрашивая небо в пламенный пурпур.

Аликс опустилась на витую чугунную скамью. Наверняка они устали дожидаться и вышли вместе – прокатиться, в кафе, в кино. И что это она так разволновалась?

Но знала: сейчас она пойдет и посмотрит, где их вещи. И все станет ясно.

Солнце почти скрылось. Вот раскаленный край, уже окутанный сероватым туманом, пропал за горизонтом – ровным, словно отчеркнутым космическим циркулем.

Аликс медленно поднялась и вошла в темный дом.

Через несколько минут она зажгла свет в кухне. Все действительно стало ясно.

Записка на столе добавила несущественные детали.

– Прочитай почту, я только что послала мейл. До встречи, – услышал Александр Мергень голос жены. Аликс всегда была экономна. Судя по всему, этот жесткий и угрожающе тихий голос звучал из-за океана… Пока из-за океана…

Была глубокая ночь. Лиза не проснулась от телефонного звонка, а только едва пошевелилась рядом. Он осторожно встал и направился в кабинет, к компьютеру.

Сидя глубоко в своем кресле у стола, вглядываясь в экран, такой светлый во тьме ноябрьской ночи, он все еще думал, хотя времени на раздумья у него уже не было.

Лола могла появиться рано утром рейсом через Чикаго. В любом случае, какое бы решение он ни принял, Лизе нужно было собирать вещи, а ему – вызывать такси, чтобы отвезти ее в «Зону». С вещами – на выход…

А ему? Тоже «с вещами – на выход»? Уехать с Лизой?

Или встретить Ло как ни в чем не бывало и остаться в семье? Это значит – одному? Дочь скоро выйдет замуж и исчезнет из дома. Аликс… Без любви, и уже навсегда – вот что его ждет.

А если он уедет вот сейчас, собрав свои вещи вместе с Лизиными, в одном такси, в «Зону»… Куда потом? Где они будут жить? Квартира – Митина, да и не Митина даже, а служебная, университетская. Не продашь. Не разменяешь. Зона…

Своего у нее ничего нет. Значит, жить негде. А если он заболеет? Не юноша уже, и первые звоночки прозвенели. Что дальше? Как он будет здесь лечиться, на какие деньги? Никак и ни на какие, – ответил он себе. Зато с Аликс он всегда в тылу. И у него тылы. Вылечат, обеспечат, можно быть спокойным. Да, и в этом спокойствии чувствовать, как из чаши его жизни вытекают последние капли… Из треснутой чаши…