Татьяна Ковалева - С тобой навсегда

— Немного болит, — он морщится. — Но можно терпеть. Можно даже ходить не хромая.

Я включаю духовку (какое это, вероятно, убожество в его глазах!), выкладываю на противень несколько бутербродов с сыром и ветчиной. Ставлю на огонь чайник.

Петер с интересом глядит на меня, возвышается посреди кухни. Сегодня я замечаю, что он высок. Да, когда он стоит, он очень высок.

— Садитесь, пожалуйста, Петер.

Он послушно садится на табурет.

— Простите… Наверное, мне все-таки следовало уйти, оставив ключ под ковриком. Я доставляю вам лишние хлопоты.

— Ничуть. Вы как будто озадачены чем-то. Да?

— Немного… вчера вечером вы не говорили по-немецки.

Я оборачиваюсь:

— Да, не говорила. Точнее, не хотела говорить по-немецки при этом человеке.

— Он не ваш муж?

— Нет, Боже упаси!

Петер вздыхает — как бы с облегчением:

— Знание немецкого — это ваша тайна?

Я пожимаю плечами:

— Пожалуй, не для всех. Моя мама — из семьи советских немцев. Я не афиширую это.

Лицо Петера становится напряженным. Он не понимает чего-то важного.

А я круто меняю тему разговора:

— Хочу, чтобы была ясность, Петер. К великому сожалению, это мы вчера сбили вас.

— Вы? — он на миг задумывается. — А мне показалось вчера… Эти странные объяснения вашего друга.

— Вы неправильно поняли его, — выкручиваюсь я. — Он просто дурачился. Он шутник по природе.

Петер глядит на меня тепло:

— Хорошо, что все обошлось. Представляю, скольких страхов вы натерпелись!

— Да, было! — я вспоминаю, как обливалась над ним слезами. — А можно спросить вас? Что вы делали в том районе в столь поздний час?

— О, здесь нет тайны! — Петер оживляется. — Я по профессии врач. Раньше некоторое время занимался гипнозом. И русские друзья попросили меня полечить одну женщину. Мы приехали к ней, я провел сеанс. Потом ужинали. Задержался немного.

Я удивлена:

— Они не предложили вас проводить?

— Предложили, конечно! И даже очень настаивали. Но я сам отказался. Не хотел утруждать людей. К тому же люблю ходить один по незнакомым городам. Чувствуешь себя первооткрывателем. Есть в этом что-то волнующее.

— Есть, конечно… Вы — лирик. Однако все могло очень худо обернуться!

— Не обернулось же! — возражает Петер. — Даже наоборот…

Я не уточняю, что он имеет в виду, говоря «наоборот», но, кажется, догадываюсь. Об этом нетрудно догадаться, если видеть, с каким удовольствием Петер глядит сейчас на меня.

Пока я готовлю легкий салат из томатов, бутерброды доходят до нужной кондиции. Одновременно закипает чайник.

Я приглашаю гостя к столу. Достаю из корзинки, что принесла с собой, столовые приборы, салфетки.

Составляю Петеру компанию.

Он рассказывает немного о себе. Он приехал в Петербург несколько дней назад на съезд отоларингологов. Петер — врач-сурдолог (сурдология — наука о глухоте). Родом он из Гамбурга, но сейчас, после воссоединения Германии, живет в Лейпциге, где организует собственную клинику. Есть, конечно, немалые трудности, особенно финансовые, но это ничего. Главное, дело движется… А сегодня у него интересный день (Петер посматривает на часы): в одиннадцать на съезде выступает с докладом академик Генералов из Самары…

Петер спохватывается — ему неловко за этот жест (с часами); будто он торопится оставить мое общество, — а это совсем не так.

Петер замолкает и внимательно глядит на меня. У него светлые волнистые волосы и темные брови; ярко-синие глаза.

— Что же вы замолчали? — спрашиваю его.

Он отводит глаза в сторону:

— Вот подумал сейчас: я поеду слушать доклад, вы — тоже куда-нибудь…

— Да, на работу.

— А встретимся ли мы еще?

— Это будет зависеть от нас, — я улыбаюсь обнадеживающе.

Веселые искорки загораются у него в глазах:

— Вы имеете в виду — попаду ли я еще к вам под колеса?

— Нет, что вы! — вздрагиваю я. — Лучше уж тогда нам не встречаться.

Не встретиться больше — его не устраивает. Я вижу: тень пробегает у него по лицу. Но Петер больше не развивает тему. Он обращает внимание на другое:

— У вас интересный выговор.

— Да, я сама замечаю. Но у нас все говорят так. А вам он как представляется?

Я боюсь, что он сейчас заговорит о провинциализме. Но у Петера Фолькера другие ассоциации:

— Старинный какой-то. Я словно разговариваю с Маргаритой Фауста.

— Очень даже может быть, — мне приятно сравнение. — Посудите сами: язык почти в полной изоляции больше двух веков — со времен императрицы Екатерины.

— Это очень романтично! — оценивает Петер. — Есть в этом какое-то очарование.

— Спасибо, Петер, но вы явно хотите мне польстить, — я держу дистанцию, которую он, мне кажется, хочет сократить. — Но, принимая во внимание вчерашние события, я не заслуживаю доброго отношения с вашей стороны.

Петер Фолькер обдумывает несколько секунд мои слова, помешивает ложечкой чай в стакане. Ложечка поблескивает в определенном ритме.

Почему-то я пугаюсь этого:

«Не гипнотизирует ли он меня?»

Петер смотрит на меня внимательно, он прямо-таки обволакивает меня небесной синевой своих глаз.

И вдруг улыбается:

— Не пугайтесь… Вы просто очень нравитесь мне.

Он будто в душу мне заглянул. Или испуг был написан у меня на лице? И еще я не ожидала, что он выскажется так прямо.

Меня трогают за живое его слова. Кажется, я даже краснею. Господи! Как маленькая девочка, я прямо-таки заливаюсь краской. Давно со мной такого не бывало! Я даже не помню, когда в последний раз и бывало-то.

Схватив салфетку со стола, начинаю легонько промакивать губы. Этот маневр я провожу, чтобы отвлечь внимание Петера на салфетку. Попросту я прикрываюсь салфеткой. Мне почему-то не хочется казаться собеседнику чистой, неискушенной, краснеющей по всякому пустячному поводу тургеневской девушкой или только что упомянутой гетевской Маргаритой. Мне хочется казаться самостоятельной деловой женщиной, уверенной в своих силах и весьма преуспевшей в жизни.

Не знаю, удается ли мне сейчас это? Может, внешне и удается, но мысленно я кляну себя и смеюсь над собой:

«В чем же ты преуспела, неудачница? В самостоятельной жизни общежитской? Никакая ты не деловая женщина, а обыкновенная старая дева двадцати семи лет. С претензиями, но без возможностей. Даже угла своего нет!..»

Я быстро отгоняю от себя эти мысли. Я уже давно научилась отгонять от себя неприятные мысли. В этом умении — защитная реакция моя.

Отложив салфетку, улыбаюсь:

— А вы не опоздаете, Петер?

Он быстро взглядывает на часы:

— Если ехать на такси, остается еще время.

— Вот и прекрасно! — восклицаю я. — Вы подбросите меня до театра.

— Вы актриса? — глаза Петера широко распахиваются. — Как я сам не догадался! Ну конечно! Вы типичная актриса…