Эллина Наумова - Разлучница

Даша взялась за ручку двери, но Мотя не отстала – подозрительно долго и требовательно терлась о ноги хозяйки. Отпихивать существо, проведшее с тобой почти всю твою сознательную жизнь, – гадко. Но девушка действительно опаздывала на работу. Она наклонилась, приподняла кошку, отставила ее на расстояние вытянутой руки и почти сиганула на лестничную площадку. Теперь Мотя ничем не могла помочь ей смягчить жестокий рок. И отправилась в кухню к своей миске – каждое утро Даша оставляла ей сливки.

Была середина мая, дождливая и ветреная, – черемуха злодействовала. Небу как раз надоело изображать водопад, и Даша, убрав зонтик в сумку, пошлепала по мелким лужицам. Она родилась и выросла в центре, знала все его подворотни и дворами шагала до работы полчаса. Раньше дошла бы вдвое быстрее, но мания перегораживать арки старых уютных проходнушек запирающимися воротами и отделять дома решетками спутала все короткие пути. На углу из-за спины ее обежала молодая женщина, ориентировочно ровесница, в дешевых тертых джинсах и черной акриловой кофточке. Поздоровалась. Даша не успела ее рассмотреть, та пошла рядом, взволнованно спрашивая:

– Простите, что задерживаю, вы ведь Даша?

Дашин ангел-хранитель явно встал не с той ноги, иначе помог бы ей беспрепятственно добраться до офиса. Пришлось самой о себе заботиться:

– Я действительно Даша. Но очень тороплюсь. Если мы что-то можем обсудить на ходу, то есть уже на бегу, присоединяйтесь. Если нет, давайте визитку, я с вами обязательно свяжусь.

Девушка растерялась, вероятно у нее нечасто просили карточки, и отстала. Но упрямо догнала Дашу, подстроилась под ее темп и заговорила скороговоркой:

– Я с вами, я не задержу. Значит, вы точно Даша, дочка тети Аси?

Странно было слышать от взрослого человека это упрощение, допустимое, когда ребенку еще сложно запоминать и произносить отчества. Вдобавок «тетя» звучало насмешкой над изощренно элегантной парижанкой мадам Асей, у которой кончалась мелочь разменянного пятого десятка. Недовольная Даша процедила сквозь зубы:

– Да, маму зовут Ася. Но у нее нет племянниц.

– Что вы, я в родню не набиваюсь, – с достоинством ответила спутница. – Но я все детство так к ней обращалась. И, если честно, не знаю, как ее по батюшке. Она дружила с моей матерью Виолеттой и Мартой Павловной, с художницами. Я Варвара…

– Варюша! – воскликнула Даша и от неожиданности остановилась. – Утонченная прелестная хрупкая девочка! Прозрачный фарфор без изъяна! Век эдак восемнадцатый! Мне очень хотелось, чтобы мама так сказала про меня. Но это она вас описывала.

– Как мило, – довольно кисло улыбнулась Варвара. – А Марта Павловна сравнивала меня с лесным озером.

– Годами про вас слушала, но познакомиться не довелось, – успокоилась Даша.

– Как-то так получилось, – согласилась Варвара, – не от нас с вами зависело. Но лучше поздно, чем никогда.

«Смотря что», – подумала Даша и, извинившись, вновь ускорилась, что не мешало любопытствовать:

– А как же вы меня узнали?

– Меня мама послала к тете Асе. Марта Павловна ведь давно умерла, помочь нам некому. Адрес у нас был. Но вы могли переехать, так что шла я наудачу. У вас лифт между этажами останавливается. Пока я на пролет спускалась, вы выскочили из квартиры и побежали вниз. Я позвонила, никто не открыл. И я понеслась за вами. А где тетя Ася? На работе? Как ее найти?

Когда случилось несчастье с Мартой Павловной, Ася уже обосновалась в Париже. В Москве по домашнему телефону позвонила какая-то женщина, но Кира Петровна отрезала, что «подруга этой художницы здесь больше не живет», и швырнула трубку. Если Варюша пришла искать Асю сюда, значит, о дате похорон сообщал кто-то из родственников, а не Виолетта. Непонятно почему Даше захотелось оправдать Асю.

– Видите ли, мамы не только дома, в стране не было, когда Марта Павловна погибла. Она вернулась, хотела разыскать вашу маму, но у нее-то не было ни адреса вашего, ни телефона. Насколько я помню, связь была односторонней. Она велела немедленно передать ей, если ваша мама вдруг позвонит, и снова уехала во Францию. Давно там живет.

– Да, мать тогда погрузилась в страшную депрессию, ни с кем не общалась. А потом время прошло, стеснялась навязываться…

Даша остановилась возле современного семиэтажного здания:

– Вот здесь я тружусь. Послушайте, вероятно, что-то стряслось с вашей мамой? С вами? Я могу помочь? Вы в состоянии дождаться вечера? У меня ненормированный рабочий день, но я постараюсь сегодня не задерживаться.

– Спасибо, до вечера все терпит, – сказала Варвара. – И давайте на ты, а то непривычно выкать.

– Идет. Вот тебе моя визитка, позвони в семь тридцать, договоримся. Все, пока.

– Спасибо большое! – крикнула ей вслед Варвара, но Даша только нетерпеливо махнула рукой и скрылась за стеклянными дверями.

Показав охраннику пропуск, не дожидаясь лифта, Даша взбежала на третий этаж. Громадное безалаберное рекламное агентство вовсе не было местом, где за опоздания лишали премий или увольняли. Водились там, конечно, мученики дисциплины, исполнявшие технические обязанности. Но людям творческих профессий не возбранялось задерживаться в пробках утром и засиживаться допоздна вечером. Переводчики вообще согласовывали свои визиты только с иностранными консультантами, которым помогали сносно общаться с аборигенами. Для неуемного стремления в офис было только две причины: карьерный зуд и служебный роман.

Что может быть лучше служебного романа? Тщательные сборы, незаметная дорога, восемь– десять часов в одном пространстве с любимым – многообещающий праздник. А как стараешься быть вежливой и компетентной, как легко, честно и долго трудишься! Да еще и спину держишь, и, обедая в кафе, не обжираешься, и губы подкрашивать не забываешь, и курить бегаешь как можно реже. А чего стоят внутренний трепет, когда он, ОН появляется в поле зрения, и наплывы жадной ревности, когда к нему обращается какая-нибудь профурсетка в короткой юбке… Что может быть хуже служебного романа? Вечером усталость будто сидит на плечах и ерзает, дрянь. Дома все раздражает: телевизор, приклеившиеся к нему родители, сытный ужин, книги, музыка – все. Если никого и ничего этого нет, бесит отсутствие. Сон измывается: укутывает собой, как пледом, а только расслабишься в тепле – исчезает. И тебя, беззащитную, мерзнущую даже под одеялом, начинают терзать отчаянные мысли, замордованные желания и искалеченные действительностью надежды.

Даша была влюблена уже почти год. Избранник, можно сказать сослуживец, тоже ее любил. Он был англичанином, хоть и бездетным, но женатым католиком. Угораздило же нарваться на типа, для которого развод – смертный грех.