Ирина Мясникова - Возможны варианты

Максимов вскочил ей навстречу и облобызал Давыдову в обе щеки.

«Господи, как же он постарел!» – мысленно ужаснулась Давыдова, разглядывая абсолютно седого и пузатого Максимова.

– Максимов! Ты себя не бережешь! Ни капли не бережешь! Что случилось? Ты выглядишь как мой папа, если не старше! – Она решила не церемониться, но при этом сочувственно погладила небритую щеку царедворца.

– Большие деньги, Нюся, даются исключительно за счет здоровья! – горестно заявил Максимов.

– А не хрен дрянь всякую жрать, хоть и на золоте, – строго заявила она, усаживаясь за стол рядом с Максимовым.

На диванчике напротив уже сидел Шестопалов, вовсю уплетающий что-то за обе щеки.

– Ты, Давыдова, не права! – сказал он с набитым ртом. – Может быть, кому-то это и дрянь, но очень вкусная!

– А ты чего, сирота, что ли? Морковку по праздникам кушаешь? – удивилась Давыдова.

– Я не сирота, а временно холостой мужчина. А холостой мужчина – это голодный мужчина!

– Знаешь, Шестопалов, ты себя ведешь как какая-то голытьба из Замухинска. Неудобно перед уважаемым московским человеком, ей-богу! У нас в соседнем доме самый лучший в Питере ресторан. Слава богу, начальники московские про него еще не проведали, а то имели бы мы там цены как в этом манерном заведении! С завтрашнего дня буду водить тебя туда на ужин, до тех пор пока Лилька не вернется. А то что-то мне твоя фраза про холостого и голодного не очень понравилась!

– А я вот Игорька хорошо понимаю, потому что все время временно холостой и все время постоянно голодный! – плотоядно ухмыльнулся Максимов.

– Вот-вот! Об этом я и говорю. Об излишествах нехороших. Так и до цугундера недалеко! – Давыдова строго поглядела на Максимова.

К столику подошел официант и предложил Давыдовой меню. Она поблагодарила и, не открывая, попросила:

– Мне, молодой человек, дайте салат какой-нибудь с маслом оливковым на ваше усмотрение самый вкусный и дорогой, а на горячее рыбу тоже какую-нибудь самую дорогую без гарнира. На аперитив несите мне белого сухого вина, опять же самого дорогого, а к горячему уже можно и красного сухого.

– Тоже самого дорогого? – поинтересовался официант.

– Ага. Я с большими боссами пришла, они платят. Так что вы там не стесняйтесь, несите чего получше!

– И это я еще веду себя как голытьба из Замухинска! Рыбу она будет красным вином запивать, да еще самым дорогим! – возмутился Шестопалов.

– Ты на эти лица посмотри, манерные все до безобразия, что посетители, что персонал! Скукота. А так будет что обсудить. Кроме того, не люблю я белое вино, хоть ты тресни.

– Ну да! Пришла тетка в костюме за две штуки баксов и корчит из себя простофилю, – развеселился Максимов.

– Какая я тебе тетка, Максимов? Я красавица!

– Не спорю. Но на мой вкус старовата.

– Ты б со своим вкусом вообще помалкивал. – Давыдова вспомнила жену Максимова Любу. Это была самая неказистая и странная женщина из всех, кого она когда-либо встречала.

– Ха! – сказал Максимов, достал свой мобильник и продемонстрировал Давыдовой и Шестопалову фотографию полуголой красотки. Та позировала на фоне дубайского «Паруса».

– Интересно у вас там в Москве все устроено, – заметил Шестопалов, разглядывая фотку.

– Ты имеешь в виду возраст этой нимфы? – поинтересовалась Давыдова. – Странная штука – жизнь. Одни колют в губы гадость всякую, чтобы сохранить их форму, а другие с помощью все той же гадости из ничего эту форму изображают.

– Вот-вот! И я про это! Они там в Москве все на губы толстые клюют. Какой журнал ни открой, везде девки с губищами. Все на одно лицо, и ни одна на Анджелину Джоли не похожа, – радостно вставил Шестопалов.

– Так у Анджелины, кроме губ, еще и глаза замечательные есть! – отметила Давыдова.

– Завидуете? – поинтересовался Максимов.

– Чему? – хором поинтересовались Шестопалов и Давыдова.

– Молодости и красоте, вот чему!

– Похоже, Толик, ты вошел в тот возраст, когда для тебя уже все молодые стали красивыми, – заметила Давыдова.

– Завидуете!

– Брось, Толька, у нас Надежда самая красивая! Как была, так и осталась, и возраст ни при чем! Если б она тебя сейчас за руку взяла, ты б за ней на край света побежал и свою губастенькую забыл!

– Может, и забыл бы, да чего-то Давыдова меня не очень за руку берет! – проворчал Максимов.

– Вот и нечего тут молодыми девицами трясти, мы с Надеждой за большую любовь и семейные ценности!

– Кто бы говорил, а? Нет, кто бы говорил! Любовь и ценности семейные! Один, кроме своей Лильки, ничего не видел, а другая и вовсе сидит одна с ребенком на руках. Учителя, мать вашу! Критики!

– Дурак ты, Толик! Мне с Лилькой повезло, она моя единственная и неповторимая. Я это сразу понял, как увидел ее. И мне никто, кроме нее, не нужен!

– Не верю!

– Твое дело.

– Ага. А если б Давыдова тебя сейчас за руку взяла, ты б за ней на край света не пошел?

– Я уже с ней на край света пошел. Она у меня тоже единственная и неповторимая. Только друг. Самый настоящий. Тот, к которому спиной повернуться можно, тот, который не продаст. И это я понял, когда мы с ней вместе в нашем баре мутили. Так что повезло мне, Толя. Я их обеих в молодости встретил. А Надежде не повезло. Ну, кроме меня, конечно! Вот и ищет она до сих пор какого-то парня самого лучшего. Найдет, я не сомневаюсь.

– Ага, найдет, только из нее к тому времени уже весь песок тю-тю, высыпется!

– Ты на себя посмотри! Невооруженным глазом видно, у кого из нас песка совсем не осталось! – Шестопалов, как всегда, ринулся на защиту Давыдовой.

– А я, ребята, честно говоря, думал, что вы промеж собой лямур-тужур крутите.

– Дурак ты, Максимов! – Давыдова закинула ногу на ногу и указала официанту глазами в сторону рюмки Максимова. – Молодой человек, не стесняйтесь, наливайте господину, пусть попробует, за что платит.

– Знаешь, – продолжила она после того, как официант разлил всем вина и отошел. – Я долго думала, а потом поняла. Существует равновесие любви в природе. То есть любовь бывает только взаимная. Как ты человека любишь, так и он тебя. Не больше и не меньше. Ровно, как на весах. Люба, жена твоя, ровно так тебя любит, как и ты ее. Девушка эта тоже. И по всему выходит, что, на мой взгляд, никто тебя, Максимов, толком-то и не любит! Вот разве что мы с Шестопаловым.

– Здравствуйте, договорились! А дети?

Давыдова расхохоталась:

– Ну и дети, конечно! Что мне в тебе, Толик, больше всего нравится, так это то, что ты все-таки очень умный и честный мужчина. На критику не обижаешься и смотришь на себя со стороны с большой долей иронии.

– Других там, где я работаю, не держат! – резюмировал Максимов.

За это и выпили. А потом еще выпили, и еще, и еще. Даже песню спели про желтую подводную лодку и про тайгу под крылом самолета. Из ресторана уходили уже под утро. Шофер Максимова развез всех по домам. Давыдова рухнула в свою роскошную двуспальную кровать и проревела весь остаток ночи. Было очень жаль Максимова, убивающегося на своей важной работе за сумасшедшие деньги и власть, но больше всего было жаль себя и свою замечательную красоту, которая увядала с каждым днем. Даже не то было жалко, что красота увядала, а то, что принц, когда прискачет, может не застать эту самую красоту во всем ее великолепии. Так, жалкие отголоски. Поэтому принца тоже нестерпимо стало жаль.