Ольга Дрёмова - Иллюзия любви. Сломанные крылья

— Кстати, ты уже придумал, как это поестественнее сделать? — Семён вопросительно посмотрел на отца.

— А чего тут думать-то? Давай выберем момент, когда твоя Ирка выйдет из клуба, бросим конверт на пол, Кто-нибудь да подберёт. Фамилию Иркину все знают, поэтому читать не станут, а сразу передадут Юре в собственные руки. Кому же охота ввязываться в дела будущей жены хозяина клуба, сам посуди? Получится хорошо, живенько, словно она выронила его случайно. Меня в клубе никто не знает, да и особенно маячить я там не собираюсь. Загляну — и сразу домой. А тебя и вовсе должны видеть в этот вечер в другом месте, чтобы ты был ни при чём.

— А если кто-нибудь всё же прочитает? — обдумывая предложенный отцом план, задумчиво произнёс Семён. — Хотя… Если прочитают, ещё лучше будет, разговоров больше, тогда уж она точно в жизни не ототрётся.

— Тогда не станем тянуть резину? — Тополь-старший взял лист бумаги и ручку и приготовился писать. — Ну, так что: здравствуй, дорогая Ира? — вишнёвая полоска губ вытянулась в длинную сечёную светло-розовую резиночку.

— Нет, так не пойдёт, — отрицательно качнул головой Семён. — А где же эмоции, слёзы, пафос? Давай так: милая, хорошая моя Ирочка…

— Милая, хорошая моя Ирочка…

Чувствуя, как бешено заколотилось сердце, Юрий облизнул пересохшие губы и, неслышно подойдя к двери своего кабинета, дважды повернул замок. Прислонившись спиной к мягкой обивке, он прижал листок к груди и несколько раз коснулся горящего лица ладонью. Читать чужие письма не только нехорошо или непорядочно, а просто отвратительно. Скорее всего, если бы «утерянное» Ириной письмо передали ему в запечатанном виде, он бы не стал его вскрывать, хоть озолоти. Но конверт оказался открыт, и соблазн был настолько велик, что у него не хватило сил удержаться.

Наверное, порядочность требовала, прочитав первую строчку, немедленно сложить лист и убрать его обратно в конверт, но вот беда — любопытство ведь намного сильнее этой самой порядочности, и, заглушая слабенький протестующий голосок совести, убедительнейшим образом настаивало на своём.

Не зная, как лучше поступить, Юрий прижался затылком к двери, закрыл глаза и глубоко вздохнул. Слегка помятый листок буквально жёг ему руки и заставлял сердце колотиться чаще обычного.

— Милая, хорошая моя Ирочка… — снова повторил Юрий, и его собственный голос прозвучал в ушах незнакомым срывающимся фальцетом.

Стараясь отогнать от себя последние сомнения, он провёл пальцами по лбу и с силой закусил губу. Естественно, будь Ирина ему чужой, ему бы даже в голову не пришло притронуться к этому злосчастному письму. Но через две недели эта девушка станет его женой, а это меняет многое. Вероятно, он поступает подло, и его поступок не имеет оправдания, но это только в том случае, если перед кем-то оправдываться. А если нет?..

Понемногу успокаиваясь, Юрий подошёл к столу и, усевшись в удобное кресло, разложил листок перед собой. Прежде чем читать, он пододвинул к себе пепельницу и достал из кармана открытую пачку «Честера». В конце концов, дурно он поступает или нет, покажет время. Хотя… отчего же дурно? Пока что он не совершил ничего предосудительного. Пока… Усмехнувшись своим мыслям, Юрий поправил на переносице элегантную металлическую оправу, щёлкнул дорогой зажигалкой и принялся за чтение:

Милая, хорошая моя Ирочка!

С самого начала мы оба знали, что настанет день, когда нам придётся расстаться, но я никогда не думал, что это будет так больно. Не знаю, правильно ли ты поступила, приняв решение сохранить нашего ребёнка, ведь я не свободен, и никогда этого от тебя не скрывал. Ты — самая большая боль и самое большое счастье, которое мне довелось испытать когда-либо, но я всегда был честен с тобой, поэтому ты должна знать: никогда и ни при каких условиях я не уйду из своей семьи. Надеюсь, ты сделала правильный выбор, и мужчина, чью фамилию ты скоро будешь носить, будет по-настоящему любить и тебя, и нашего малыша. Возможно, ты совершаешь самую огромную ошибку в своей жизни, но я бесконечно горд и благодарен тебе за то, что рядом с тобой всегда будет часть меня самого. Я люблю тебя, малыш, и желаю, чтобы ты была очень счастлива. Благодарю тебя за всё. Прощай.

Подписи на письме не было.

Обалдело глядя на потёртый на сгибах лист, Юрий не шевелился, а в голове его, вибрируя тоненькой комариной трелью, дрожала натянутая до отказа струна, вот-вот готовая лопнуть и разорвать тугую ватную тишину на тысячи звенящих осколочков. Вгрызаясь в сердце, мелкие убористые буковки идеально ровного почерка причиняли страшную боль. Расплываясь, синие закорючины букв сплетались между собой, корча немыслимые рожи и глупо хохоча, и этот чудовищный смех, разливаясь горькой отравой, резонировал в мозгу Юрия. Безжизненно глядя перед собой, он сидел, не в силах пошевельнуться, а в голове, крутясь старой заезженной пластинкой, повторялась одна и та же фраза, смысла которой он даже не мог понять.

Словно во сне, почти не соображая, что делает, Юрий снял телефонную трубку. Прислонив её к уху, он вслушивался в протяжное длинное гудение до тех пор, пока оно не стало коротким и отрывистым. Тогда, нажав на рычаг, он принялся медленно набирать знакомый до боли номер. Раздваиваясь, сознание Юрия выписывало странные вензеля, и, сидя за своим рабочим столом, он необычайно отчётливо, до малейших деталей, видел себя со стороны.

Добротный дорогой костюм, золотая булавка, тонкая, элегантная оправа очков, остроносые кожаные ботинки, — каждую деталь, каждую незначительную мелочь Юрий теперь видел настолько подробно и чётко, будто, обострившись, зрение выхватывало каждый элемент отдельно, раскладывая его на крошечные составляющие. Потрескивая, диск телефона раз за разом возвращался в прежнее положение, а в глазах у Юрия отчего-то стояла тоненькая голубая полоска, идущая по краю носового платка, едва видневшегося из его нагрудного кармана.

Наконец диск в последний раз описал неполный полукруг и, ударившись об ограничитель, замер. В трубке на какой-то миг наступила томительная тишина, а потом раздался громкий неприятный гудок. Гудки следовали один за другим, но на том конце провода трубку не брали, и, вслушиваясь в тоскливые однотонные звуки, Юрий не мог понять, рад он этому или нет.

Неожиданно гудок прервался на середине, и сердце Юрия, ухнув куда-то вниз, застыло в томительной тревоге.

— Алло? — знакомый голос Ирины заставил его вздрогнуть.

— Ира, здравствуй, это я, — с трудом шевельнул он губами. — Мне нужно сказать тебе что-то важное.

— Это касается нашей свадьбы? — кокетливо промурлыкала она.

— Ира… Никакой свадьбы у нас с тобой не будет.