София Блейк - Невеста. Шлюха

— Перестань, — сказала я, — хватит!

— Ох, извини, — ответила Маша, наконец, — это нервное.

— Ясен пень, — грубовато сказала я. — Что такого смешного я сообщила?

— Это не смешно. — Маша аккуратно вытерла слезинку, чтобы не испортить макияж. — Мало тебе твоих шести лет в этом дерьме? Хочешь заработать все деньги на свете? А вот я решила остановиться, поняла, что больше не хочу и не могу видеть все эти похотливые хлебальники и километры хуев! Довольно с меня. Теперь я буду шить настоящие классные вещи, как и мечтала всегда.

— Рада за тебя, — холодно сказала я. — Между прочим, я сделала все, от меня зависящее, чтобы сейчас видеть перед собой не конченую шлюху на игле, а гордую модельершу, которая меня же и оскорбляет.

— Сонька, прости! — Маша порывисто схватила меня за кисть. Я освободила руку. — Что ты хочешь от своей жизни, девочка, что ты делаешь с ней? Я чувствую, что ты совсем обезумела от жажды денег, все время думаешь только о них. У тебя светлая голова, но ты не доверяешь ей, делая ставку на тело. Сколько еще времени твое тело будет кормить голову? Пять лет? Десять? Ты же никогда не остановишься, пока не заболеешь чем–нибудь, или не превратишься в старую потасканную шлюху.

— Сплюнь.

Маша послушно поплевала через плечо и постучала по столику.

— Мне понятен твой пафос, Машка, но ты не понимаешь главного. Ты просто плывешь по течению, как большинство людей. Если ты выйдешь замуж, пока меня не будет в России, то совершишь умный поступок, потому что иначе тебе не на что будет жить через десять лет.

— Это почему?

— Простой экономический подсчет, — я демонстративно зевнула. — Сколько ты планируешь зарабатывать в месяц?

— Ну, сама знаешь, какой сейчас период, — неуверенно сказала Маша.

— Времена могут измениться к лучшему, но вместе с этим цены на жилье снова вырастут. Это вариант белки в колесе: бежишь все время, по пути получаешь орешки, чтобы не сдохнуть от голода, а весь доход идет хозяину. Все приезжие, кто снимает жилье, это знают, и от этого потихоньку сходят с ума.

— Неужели нет другого выхода? — на этот раз ее вопрос был задан со всей серьезностью.

— Существуют варианты. Можно, к примеру, выиграть в казино.

— А без шуток?

— Открыть собственную модельную линию, сеть бутиков, одевать всю Россию, выйти на рынок СНГ и, наконец, осчастливить планету новым брендом «Мария Попова». Ты ведь этого, кажется, добиваешься?

— Мечтать не вредно, — грустно сказала Маша.

— Это не мечты, а бизнес-проект, — сухо сказала я. — Но для этого надо создать структуру, вложить капитал или привлечь инвесторов.

— Ты думала об этом? Давай вместе…

— Нет, — отрезала я. — Денег недостаточно. Рынок любит, когда на него выходят с размахом, а у нас нет ничего и никого, кроме ОБНОНа на хвосте. Возможно, через некоторое время я рассмотрю это предложение, и тогда бренд будет называться «София Буренина», — я покачала головой. — Нет, не звучит. А жалко.

— Я бы поехала с тобой, — сказала Маша. — Если я тебе буду там нужна, я поеду.

Я пристально посмотрела на нее, в глазах Машки читалась готовность к самопожертвованию. Я наклонила голову, мои белые локоны закрыли лицо, сквозь них я бросила томный взгляд на подругу, соблазнительно улыбаясь, провела кончиком языка по губам. Но Маша не поняла, что я копирую «менаду», она смотрела с грустью, не улыбнулась в ответ.

— Там нужны танцовщицы? — спросила она.

— Нет, — я была расстроена, что мои старания пропали даром. — Только проститутки, матерые такие блондинки, которые готовы принять километры хуёв, не поперхнувшись.

— Я не хотела жаловаться, — сказала Маша, — но у меня в последние полгода часто болели яичники. Под каждым длинным членом я корчилась и терпела, а они думали, что я ору от кайфа.

— Сходи к гинекологу.

— Уже, — сказала Маша. — У меня хроническое воспаление, это может вернуться.

— Я и так поняла, что ты не едешь, — сказала я. — В этом случае, сделай одолжение, не работай больше вообще никогда. Если я узнаю, что ты снова вышла на российскую панель, мне будет обидно.

— Я не выйду, — покачала она головой, — честное слово. Правда, у меня есть несколько человек, с которыми…

— У всех у нас есть, — перебила я. — Эти не считаются. Я же не хочу запереть тебя в монастырскую келью.

— Да, — сказала Маша, — давай не будем о грустном. Ты все–таки мир повидаешь, святые места. Поставишь за меня свечечку в Иерусалиме?

— Без проблем, — улыбнулась я.

Нам принесли давно заказанные блюда, и мы принялись их уплетать, на время прервав разговор. Только сейчас я почувствовала, как мне будет не хватать моей милой Машеньки, я снова окажусь совсем одна, и это предчувствие одиночества тяжким грузом легло на меня. Все–таки я надеялась раньше, что она обрадуется моему плану вместе улететь из России.

— Мама здесь будет совсем одна, — сказала я под конец. Мы уже остались одни в заведении, официант забрал пустые чашки из–под кофе и всем своим видом выражал усталость и желание избавиться от нас.

— Можешь не продолжать, — сказала Маша, — оставь только телефон. Я помогу ей, чем смогу.

Я записала на салфетке мой новый домашний номер, перешедший от прежних владельцев, Маша спрятала салфетку, и мы встали из–за столика. На улице по-прежнему торжествовала слякоть, очертания Воробьевых гор чернели на другом берегу, речная вода едва мерцала в темноте, кое-где освещаемой редкими фонарями. Было уже за полночь, мы быстро шли по мокрой аллее в сторону Комсомольского проспекта.

— Хочешь, поедем ко мне, — предложила Маша.

— Это будет ужасная ночь, — я ничего не хотела больше этого, но видеть Зинаиду и ее детей, украдкой пробираться в душ, и после слез и объятий все–таки расстаться, было похоже на агонию.

— Пообещай лучше повторить эти же слова, когда мы снова увидимся, — сказала я.

— И скоро это будет?

— Не знаю. Но я буду звонить маме… Знаешь что, — вдруг решилась я, — переезжай к ней!

— Нет, это неудобно.

— А приживать у работодательницы и мешать ее детям удобно? — взвилась я. — Ты же от нее зависишь, и она наверняка не платит тебе полную зарплату. Так?

— Ну, в общем… А тебе сколько я буду в месяц должна?

— Нисколько, — сказала я, — просто помогай матери.

— Так не бывает, — покачала головой Маша, — ты же повернутая на деньгах…

— Ты самый близкий мне человек, после мамы, — мой голос задрожал. — Мне приятно будет знать, что есть место, где думают обо мне и помнят меня.

— Боже, Сонька, маленькая моя, — Маша обняла меня, и мы так стояли какое–то время, как дурочки, забыв о дожде.

— Я все равно буду давать твоей матери какие–то деньги за жилье, — сказала Маша наконец, — пусть собирается сумма, которую потом, если захочешь, пустим в общее дело.