София Блейк - Невеста. Шлюха

— Так свежо повстречать в наше время красивую девушку с консервативными наклонностями. Вы, вероятно, хотите тем самым заявить, что вы гетеро, или, как модно говорить сейчас, стрэйт.

— Нет, я би, если вам интересно, — сказала я. — Мой консерватизм состоит не в этом, а в том, что я уважаю всемирные корпорации.

— Только не это! — воздел руки Стас. — Артур, ты провел вражеского агента на наш корабль!

— Ох, Стас, это же прикольно! — Артур все еще ржал, схватившись за живот. — Давай снова по вискарику.

— А позволено мне будет спросить, что ты нашла хорошего в империалистах? — спросил Стас.

— Они никому не завидуют, — сказала я, — в отличие от тех, кто их ненавидит.

— Ты не понимаешь, — снисходительно усмехнулся Стас, поднаторевший в левой риторике. — Они завидуют чужой самобытности. Это же современные фашисты, которые хотят унифицировать весь мир.

— А товарищ Мао, значит, хотел свободы самовыражения для человечества? — улыбнулась я.

— Ты знакома с идеями чучхэ? — спросил Стас.

— Ровно настолько, чтобы предпочитать им идеи либеральной экономики и свободного рынка.

— Но именно империалисты душат свободу рынка! — взвился Стас. — Любой перспективный бизнес подминается ими, или становится таким же, как они.

— Для этого существует антимонопольное законодательство, — сказала я.

— Артур, — растерянно сказал Стас. — Твоя Гиневра точно свалилась к нам из Америки. На русских почвах такие не произрастают. Ее заслало ЦРУ.

— К тому же, быть поглощенным, или развиваться самим, это все–таки уже выбор, — я не дала холеному демагогу сбить себя с мысли, — полагаю, вряд ли авторам чучхэ понравилась бы хоть чья–нибудь свобода выбора.

— Представляешь, — сказал Артур, вроде бы ни к кому конкретно не обращаясь, — она свободная, эта женщина. Ты что–нибудь понимаешь, Стас? Почему она такая? Я, кажется, готов ее полюбить. Может статься, я уже ее люблю, — мечтательно проговорил он, прикрыв глаза, а у меня от этих слов пробежали мурашки по спине, хоть я и понимала, что спутник мой не совсем вменяем.

— У тебя хороший вкус, старик, — покровительственно сказал Стас.

— Пошли, Гиневра, — сказал Артур и встал.

— Было очень приятно общаться с вами, — сказала я Стасу на прощание, тоже вставая.

— Надеюсь, мы еще встретимся, — наклонил он лысеющую голову.

Мы вышли на улицу, когда уже рассвело, утреннее движение людей и транспорта было неприятно, как возвращение к повседневным заботам после отпуска на море. Подумать только, на море я и была–то в последний раз еще с отцом, после четвертого класса… У меня, странное дело, даже не возникала мысль о том, чтобы поехать куда–нибудь просто на отдых, расслабиться после напряжения стольких лет. Все мои передышки состояли из гуляния по лесу или в парке, чтения книг, редких дискотек. Много ли моих сверстниц выдержали бы такое? Но сейчас рядом со мной на водительском сидении находился симпатичный и неглупый парень, который как нельзя лучше подходил для нового романа. А вдруг, даже больше, чем просто романа! Его последние слова почему–то не выходили у меня из головы. Могло ли статься, что Артур, перестав контролировать себя, выдал неподдельные чувства, которые испытывал ко мне? Ведь он, единственный из всех, с кем я общалась, не знал, что имеет дело с проституткой. И он не забыл меня за столько времени! Я повернулась к Артуру:

— Почему ты не едешь?

— Руки не мои, — он снова расхохотался. — Они сами по себе. И ноги тоже. Ты зря от марочки отказалась. Так вставляет не по-детски!

— Давай я машину поведу, — предложила я.

— А умеешь?

— Да, и права с собой.

— Садись, — согласился он, мы вышли и, огибая машину, столкнулись у капота, Артур обнял меня.

— Откуда в тебе столько уверенности? — спросил он, выдохнув мне в лицо смесь табака и алкоголя. — Я думаю, ты не ходила в такие места раньше.

— Это от злости, — сказала я.

— Я давно заметил, что ты недобрая. На кого ты злишься?

— Это абстрактная злость. К тебе она не имеет отношения, да ты и не поймешь…

— Я постараюсь, — Артур смотрел почти нормально, может быть, его немного отпустило на воздухе, подумала я.

— Для того чтобы понять, постарайся представить, что всю жизнь ты видишь свое отражение только над нижней кромкой зеркал в общественных местах, что никто не разговаривает с тобой всерьез, не обсуждает действительно важные вещи. А большинство видит перед собой не более чем нежную маленькую дырку, понимаешь?

— А ты, значит, не смотришь на мужика, как на хуй в денежной обертке? — Артуру вдруг стало смешно от собственной аллегории, и он согнулся пополам. Его хохот все не прекращался, утренние пешеходы с удивлением и неприязнью глядели на обдолбанного хлыща, нагло высмеивающего их привычный мир.

Наконец, Артур дополз до пассажирского сидения и захлопнул дверь. Я отрегулировала зеркала и положение водительского кресла под себя. Педаль газа оказалась гораздо более чуткой, чем в моей первой «восьмерке», а другие отличия были не так уж существенны — я с удовлетворением поняла, что не забыла навыки вождения. Между тем, Артур, сидя рядом со мной, любовался своими руками, будто видя их впервые, начинал говорить какие–то немыслимые слова и фразы, внезапно обрывая их и переходя к другим, таким же нелепым возгласам.

— Куда тебя отвезти? — спросила я. Мы стояли в пробке на Беговой, и конца ей не было видно.

— Перед мостом повернешь направо, — отозвался он и добавил без всякой связи. — Не будет тебе орденов и медалей, таланты и юность в земле закопали.

— Чей талант?

Он не торопился отвечать.

— Твою, что ли, юность закопали в землю?

— А, что мне терять! — Артура изобразил рукой нечто вроде патетического жеста. — Я влюбился, маленькая Гиневра, я влюблен в тебя не на шутку.

— Ну и приход же ты выловил, — пожала я плечами. — Почему я не могу так оттягиваться!

Это был не вопрос, а скорее жалоба себе самой. Я никогда не могла потерять разум и память от водки или от легких наркотиков. Когда я перебирала, меня просто тошнило, и я не умела, как другие, прятаться в блаженный запой или обкурку, если мне было скверно на душе, а, может быть, и смогла бы, только для этого следовало извлечь из себя некий стержень, но кем бы я стала после этой процедуры? Да, пожалуй, девушкой, которой бы не показалось глюком Артурово признание в любви. Или, все–таки, это был не до конца глюк? Пора было признаться, хотя бы самой себе, что вопрос взволновал меня больше, чем мне бы хотелось.

— Я хочу быть с тобой всегда, — сказал Артур на удивление трезвым голосом, снова обнимая меня на парковке у дома. — Ты не думай, что я обжабался и несу чушь. Сердце подсказывает мне, что ты — та единственная, которую я всю жизнь искал. Опущен подъемный мост и трубят герольды, возвещая о том, что нареченная принцесса Гиневра восходит в Камелот.