Кэтрин Куксон - Мотылек

— Да, тетушка, — ласково произнес он, — что и говорить, жизнь — очень смешная штука и очень-очень запутанная.

— Робби, ты побудешь со мной после похорон?

Он ответил не задумываясь:

— Да-да, конечно, побуду. Схожу сейчас и скажу им.

— Спасибо тебе. Соседи очень добры ко мне, но мне как-то не хочется зависеть от них. Лучше черт, которого знаешь, чем черт, которого не знаешь. Кто знает, кто там у них поселится, когда они продадут дом. Мистер Брэдли, — она запнулась, произнося его имя, — он предлагал ему двести фунтов, и это, по моему мнению, хорошая цена, но он не согласился. После того как началась война, люди думают, что за все можно запрашивать вдвое… Ты так и не решил вступить в армию? Или решил?

— Нет, тетушка, не решил. Пусть говорят, что хотят. Я вступлю, когда меня призовут, не раньше, совсем не желаю стать мертвым героем.

Она чуть заметно улыбнулась.

— Ну, что ж, ты всегда был разумным. Значит, ты все время будешь здесь.

Агнес спустилась к нему в халате и сразу сказала:

— Пегги мне уже сообщила. Очень сочувствую. Да-да, конечно, можете идти и оставаться с вашей тетей. Когда назначены похороны?

— Не знаю, ничего еще не устроено, я пробыл в доме не больше десяти минут. Сразу вернулся сюда.

Она направилась к маленькой столовой рядом с кухней, он пошел за ней, и, когда дверь за ними закрылась, она спросила:

— Вы не думаете приняться за дядин бизнес?

— Такой мысли не было. Там есть хороший мастер, и тетя женщина очень умелая. Тим уже какое-то время работает с учеником.

— Понимаю. Я просто думала… Ну… — Она расстегивала и снова застегивала верхнюю пуговицу на халате, потом решилась продолжить: — Вы знаете, как у нас стало трудно после ухода Грега. А если останется один Блум, будет полная катастрофа, потому что он в таких летах…

Он посмотрел ей в лицо и прямо, без обиняков спросил:

— То есть если я пойду в армию?

С некоторой неловкостью в голосе она после мгновенного замешательства ответила:

— Но вы не пошли… Если бы пошли с самого начала, то я бы, наверное, уже как-то разобралась к сегодняшнему дню…

— Могли бы снова разобраться.

Он просто жесток по отношению к ней. Где же ее достоинство? Она должна уволить его единым словом. А она? Она продолжала с ним разговаривать, да еще опустила при этом голову.

— Да, да, думаю, вы правы. Я могла бы снова разобраться. И скорее всего мне так и придется сделать, если вас призовут в армию. Или, — она подняла голову, — если вы передумаете и вернетесь в дядину мастерскую.

— У меня нет намерений браться за дядино дело, — спокойно ответил он. — Что касается вступления в армию, я вступлю, когда за мной пришлют. А теперь, если не возражаете, я поеду обратно, но после похорон вернусь.

— Спасибо.

Оба они не двинулись с места и стояли почти вплотную друг к другу. То, что он сделал, произошло совершенно инстинктивно: он протянул руку, перехватил ее руку, теребившую поясок халата, и потом накрыл ее ладонью другой руки. Крепко сжимая ее руку в своих ладонях, он проговорил:

— Не тревожьтесь. Все уляжется, так или иначе все встанет на свои места. Иначе быть не может. Как я вижу, в настоящий момент я ничего не могу сделать, и вы не должны ничего предпринимать. Так что пусть все идет своим чередом. Мы знаем, что мы знаем, и никто не сможет этого тронуть. — С этими словами он поднял ее руку и на миг прижал к своей груди, потом резко повернулся и вышел из комнаты.

Она стояла с закрытыми глазами и раскрытым ртом, приложив обе руки к горлу — словно пытаясь навсегда сохранить на своем теле отпечаток его руки. Потом повернулась к камину, положила на него руку и приложилась к ней щекой, слезы набегали на рукав халата, а губы беззвучно шептали его имя.

Мисс Паркин разливалась соловьем на кухне:

— Это же ни в какие ворота не лезет, — горячилась она, — посмотрите, что делают эти джентри: носятся по всей округе и скупают чай, сахар, кофе и вообще все, а в каких количествах! Разъезжают в своих экипажах по самым маленьким лавчонкам. Но некоторые бакалейщики не дают им разгуляться, вывесили объявления «Обслуживаем только постоянных покупателей». Пусть знают. То же самое было на первой неделе, когда объявили войну и все лавки в момент опустели. Эти, в экипажах, откуда-то узнавали, куда будет завоз. Наша Нэнси говорила, что они вели себя жутко нахально, спокойненько заходили в лавку, спрашивали четыре фунта сахара и два фунта чая и прикидывались постоянными покупателями. Она показала им на дверь. Ей-богу, так прямо и показала! Вчера так было весь день, а завоз у них был накануне вечером. Ну, и мистер Роберт позволил сначала закупить своим служащим, а потом начинать торговлю. В этом отношении он приличный человек. Так что, Алиса, не будет чего-нибудь хватать, не стесняйтесь, вы знаете, куда обратиться.

Роберт криво улыбнулся. Он стоял в холле как раз сбоку у открытой двери на кухню, он уже оделся ехать, двуколка ждала во дворе. Эта женщина не закрывала рта уже не меньше получаса.

Он шагнул к двери и громко позвал тетю:

— Тетушка, думаю, вам нужно поторопиться, не то придется возвращаться затемно.

— Да-да, Робби, я сейчас. Только запру дверь. Увидимся, Бетти. Спасибо тебе за все.

— Ну, что вы, что вы. И вам спасибо за то, что вы дали мне… Но это совсем лишнее, я же вам говорила. Я же сказала…

М-да, подумал он, даже за сочувствие нужно платить. Все то же было и в Джерроу. У вас могут быть очень хорошие соседи, которые не возьмут и пенни, но есть и такие, которые оторвут его вместе с рукой.

— Извини, никак не могла отделаться от нее.

— Ничего. Но она так похожа на свою дочь, что ее голос действует мне на нервы, — улыбнулся Роберт.

Алиса тоже улыбнулась и проговорила:

— Бедная Нэнси.

— Вот уж действительно, бедная Нэнси! — повторил за ней Роберт. — Не тратьте вы на нее свои симпатии. Пойдемте лучше.

Выезжая со двора, он сказал:

— Тетушка, по мне, будет лучше, если к поверенному вы пойдете одна. Я там поболтаюсь, подожду, пока вы не выйдете от него.

— Робби, я не говорила тебе раньше, но твое присутствие у поверенного необходимо… Я хочу, чтобы ты слышал, как будут читать завещание.

Он ничего не сказал, но подумал: не оставил ли ему дядя в знак примирения свой инструмент? Да, это было бы неплохо, потому что у него в мастерской были потрясающие инструменты, такие, о которых только может мечтать столяр. Там были такие, что дядя никому не позволял к ним даже притрагиваться, ими работал только он сам. Ну ладно, что бы это ни было, нужно будет сказать несколько благодарственных слов, хотя бы чтобы сделать приятное тете, потому что он жалел ее от всего сердца. Потерять двоих в течение нескольких месяцев — это уж слишком, это несправедливо. Видно, ей страшно одиноко… Столько человек страдают от одиночества, и, похоже, скоро их будет еще больше. Каждый день приходят телеграммы: пропал без вести, считается убитым… умер за своего короля и свою страну. Но одиночество поражает прежде всего женщин, и преимущественно из высших классов. Не странно ли это? Нет, не странно, если принять во внимание, что нельзя быть совершенно одиноким, когда вокруг столько соседей, они сами придут к тебе на кухню, и не постучат, и будут уверены, что им предложат чашку чая, а не то они сами придут с чашкой чая или принесут буханку хлеба или одну-две лепешки. Во всяком случае, во многих домах приютили стариков, которым некуда податься. Может, им и не по душе предложенный угол, но это лучше, чем жить одному или голодать в одиночку. И, кроме того, там дети, за которыми нужно присматривать. Женщина из рабочего класса переживает одиночество по большей части ночами, если только не смертельно устала, чтобы дать волю грызущему страданию.