Эйлин Гудж - Сад лжи. Книга 1

Тут Роза не выдержала и сорвалась:

— Если тебе хочется, чтобы комната выглядела, как какой-нибудь дерьмовый барак, то иди и убирай сама вместе со своим Богом!..

Эти ее слова услышала Нонни, которая в тот момент была на кухне.

При воспоминании о том, как ей пришлось стоять на коленях на линолеуме в кухне, повторять молитвы по четкам и просить Святую Деву Марию, Иисуса Христа, Святой дух и всех остальных, кто согласился бы выслушать ее, об отпущении смертного греха, Розу передернуло. Господи, сколько же часов она простояла! Подняться с колен сил не было — так они болели. А этот дурацкий, бьющий в глаза свет люминесцентной лампы! Потом ее долго шатало. Но все равно слез от нее Нонни так и не дождалась. И не дождется! Тогда унижение было бы совсем невыносимо. На карачках доползла Роза до ванной комнаты, закрылась там и всласть выплакалась, заглушая рыдания сильной струей воды.

— «In nomine patpis et filu…» — приступил падре к заключительной части отпущения грехов, мягко напоминая о том, что другие люди тоже ждут своей очереди исповедаться.

Розу охватила паника. А как же ее смертный грех? Ведь она еще ни слова о нем не сказала. Уж теперь-то Бог наверняка ее накажет!

Она глубоко вдохнула воздух, чтобы успокоиться и побороть панику. Ее мутило от запахов, которыми пропиталась исповедальня, — смеси пота, ладана и «сен-сена» — разговаривая, отец Донахью постоянно сосал ароматические таблетки.

— Святой отец, — заставила она себя наконец выговорить, — я предавалась… блуду.

Силуэт падре за ширмой слегка качнулся, потом надвинулся на нее.

Неужели с ним сейчас случится сердечный приступ? И это-то и будет Божьим наказанием? Господь поразит священника… как раньше поразил ее мать?

Падре оглушительно кашлянул — в тесном закутке это прозвучало подобно раскату грома.

— Дитя мое… — просипел он. — Да понимаешь ли ты сама, что говоришь?

Благодарение Господу, он еще жив! Розе представилось его розовое лицо состарившегося херувима, весь ужас, который падре должен был сейчас испытывать. Как бы ей хотелось вернуть слетевшие с губ слова, стереть, перечеркнуть совершенный ею грех. Но теперь было слишком поздно.

— Да, святой отец, — заставила она себя пробормотать сквозь зажимающие рот пальцы.

Жгучий стыд волной накатил на нее. Но странное дело, стыд непостижимым образом помогал ей очиститься — нечто подобное Роза испытывала, когда ей приходилось принимать отвратительно холодный душ, поскольку Мария уже использовала всю горячую воду: сперва дрожишь и у тебя зуб на зуб не попадает, но зато потом все тело приятно горит и покалывает. Сердце ее перестало колотиться как безумное. Она решилась! Призналась и попросила у Бога прощения! Теперь, пожалуй, Отец Небесный может ограничиться лишь минимальным наказанием. Ну, скажем, растяжение лодыжки, а не автомобильная катастрофа, после которой она осталась бы инвалидом на всю жизнь, два дня жесточайшего гриппа, но все-таки не лейкемия!

— Ты абсолютно уверена в этом, дитя мое? — шепот падре напоминал дрожание струны.

— Да, святой отец.

— И ты совершила этот… — падре прокашлялся, — хм-м… акт не единожды?

— Нет, падре, только один раз, — голос Розы завибрировал.

По ее лицу текли струйки пота, скользили по телу и, казалось, вот-вот затопят всю исповедальню. Еще никогда Роза не чувствовала себя такой беззащитной. Почти голой. Еще один вопрос падре — и она не выдержит, рухнет замертво.

К счастью, отец Донахью, словно поняв ее состояние, забормотал слова своей обычной литании: со стороны казалось, словно он причитает по покойнику и тихо постанывает.

Боже, неужели он больше не задаст ей никаких вопросов? И даже выговаривать не будет?

Сквозь решетку она видела его неясный силуэт: вот падре перекрестился, давая понять, что все кончилось.

«Слава тебе, Господи, все будет хорошо… вернее, не так ужасно, как представлялось. В виде наказания надо пятнадцать раз прочесть «Аве Мария», затем тридцать раз «Отче наш». Столько еще никогда не приходилось читать. Ну, ничего. Как-нибудь справлюсь. Уйдет, конечно, много времени, но это не страшно. А к боли в коленках мне не привыкать…»

— Иди, дитя мое, и больше не греши, — устало заключил падре.

Слава Богу, все позади. Она решилась — и рассказала. И, о чудо, жива. И святой отец тоже.

Роза выскользнула из исповедальни в прохладу собора — темного, пропахшего ладаном. Старый паркетный пол скрипел под ногами, словно выражал свое неодобрение, пока она шла по центральному проходу.

Преклонив колени возле пустой скамьи, Роза опустила голову на сцепленные руки. Она не знала, что ей надлежит думать о Боге, но все равно ни о ком другом, кроме Брайана, думать она не могла.

Как ни старалась Роза переключить свои мысли, у нее, казалось, не хватало решимости сосредоточиться на тернистом пути покаяния.

— Аве Мария, Матерь Божья, — начала она. — Господь наш с Тобою. Будь благословенна и Ты, и плод чрева Твоего Иисус…

Но нет, не получилось никакого раскаяния — как ни бейся. Благостного чувства ненависти к тому, в чем ты согрешил, и любви к самому себе за то, что ты раскаиваешься. Чувства, которое охватывало ее, когда в воскресенье она опускала в кружку для пожертвований целый доллар из денег, заработанных присмотром за малышами, или когда, искупая свою вину, во время Великого поста сдерживала обещание не есть сладкого. Ей почему-то казалось, что сейчас она поднимет глаза и увидит стоящего в приделе, где принимают причастие, подмигивающего ей Брайана в стареньком облачении алтарного служки.

Стоило Розе вспомнить, что они с ним сделали, как сердце ее опять бешено забилось, готовое выпрыгнуть из горла.

Но вовсе не потому, что она стыдилась или жалела о случившемся. Прости меня, Господи…

Несмотря на все кары небесные, Роза ничего не могла с собой поделать: она любит Брайана. И готова ради него пройти сквозь огонь и воду. Гореть в аду, если потребуется.

В глубине сердца она знала: если Брай захочет, она снова поступит так же.

Если… А если он не захочет?.. Ее обдало холодом. Сегодня суббота — она не видела его с понедельника. То есть с того вечера, когда они… в общем, когда они забыли, что должны оставаться лишь добрыми друзьями. Он что, нарочно ее избегает? Конечно, можно было бы пойти к нему домой. Постучать в дверь и прямо спросить, так это или нет. Только каждый раз, когда она об этом думала, у нее внутри все переворачивалось.

— Аве Мария, Матерь Божья, Господь наш с Тобой…

сделай так, чтобы Брай не возненавидел меня, пожалуйста…

Будь благословенна и Ты…

у меня никого, кроме него, нет…

и плод чрева Твоего…

я не могу без него прожить, клянусь!..