Эйлин Гудж - Тропою тайн

Всю неделю он подавлял желание позвонить ей. Тони не терпелось увидеть дочь, взять ее на руки, не чувствуя, что ему делают большое одолжение.

И вместе с тем Тони не знал, готов ли увидеться со Скайлер. При одной мысли о встрече его сердце затрепетало. Глядя на Скайлер, он всегда хотел видеть ее рядом с собой — в постели, в кухне, где угодно.

Нет, лучше потерпеть еще неделю-другую. Зачем осложнять положение? Чтобы заработать язву, которой страдал в последнее время Лу Кроули? Тони усмехнулся. Наконец-то он выжил из отряда Кроули, поручив ему присматривать за норовистым вороным жеребцом Рокки. Несколько недель подряд Кроули то и дело вылетал из седла, хотя и отделывался легкими ушибами, а потом все-таки подал заявление с просьбой перевести его в другой отряд.

Тони жалел только о том, что не может так же легко разобраться в своих чувствах к Скайлер. Он с болью думал, что редко видит ее и свою дочь. Со временем боль лишь усиливалась, мешала ему спать по ночам — даже после восьмичасового дежурства, проведенного в седле под проливным дождем.

— Сержант, вас к телефону. Женщина. Говорит, это очень важно.

Обернувшись, Тони увидел стройную медсестру-негритянку в полосе неестественно яркого света, льющегося из коридора.

Кивнув, он потянулся было к телефону на тумбочке, но вспомнил, что все звонки во внеурочные часы направляются на коммутатор. Значит, придется воспользоваться телефоном на посту дежурной сестры. Тони тяжело поднялся со стула — от неудобной позы у него затекли ноги.

И вдруг он понял: звонит Скайлер. Больше некому. Взволновавшись, Тони выбежал из палаты в коридор. Но когда он нажал кнопку рядом с мигающей красной лампочкой, в трубке послышался совсем другой голос.

— Тони! Слава Богу, нашелся! — Казалось, Элли была готова расплакаться. — Горничная Джимми уже пыталась разыскать тебя, но не сумела и потому позвонила мне. Я хотела позвонить пораньше, но… — Она умолкла и перевела дыхание. — Тони, он умер…

Эти слова обрушились на Тони как чудовищный удар. Долан умер? Он ждал этого известия, даже молился о том, чтобы страдания его друга прекратились. Но, узнав об этом и осознав, что по утрам ему больше не придется привозить другу свежие бублики и кофе, Тони растерялся и не поверил своим ушам.

— Тони! — Голос Элли с трудом пробился сквозь шум в его голове.

— Я скоро приеду, — пообещал он.

Позвонив Грабински и попросив найти ему замену, Тони бросился к лифту и нетерпеливо застучал по кнопке вызова. Причин спешить не было, но внезапно Тони захотелось поскорее добраться до дома Долана… чтобы отдать ему дань уважения.

Дань уважения? С чего вдруг он вспомнил это выражение? Наверное, вычитал в какой-нибудь книге; никто из тех, с кем общался Тони, не употреблял подобных фраз — кроме Скайлер. Но слова оказались уместными. Долан и вправду заслуживал уважения.

Задыхаясь, Тони перебежал через стоянку и вдруг опять подумал: «Больше я никогда его не увижу». Споткнувшись, он ухватился за крыло припаркованного «кадиллака-девилл». В носу у Тони защипало — наверное, слезы.

— Черт! — Он ударил ладонью по крылу машины с такой силой, что боль пронзила руку.

Тони всхлипнул. Значит, больше не будет воспоминаний о соседях… вечеров в пятницу за пивом и бильярдом в пабе О'Рейли. Не будет шуток Джимми о том, будто он, Тони, пошел служить в полицию только для того, чтобы дать волю своей агрессивности.

Больше ему не придется смотреть, как медленно, дюйм за дюймом, приближается к смерти его друг.

В следующие два дня Тони позвонил всем, кто значился в телефонной книжке Долана, — преимущественно танцорам и давним знакомым, с которыми его друг поддерживал связь. Лишь с третьей или с четвертой попытки он наконец дозвонился до младшего брата Долана, Чаки, единственного родственника, не отшатнувшегося от Джимми. Остались только знакомые Джимми по группе психотерапии, но Элли сказала, что сама сообщит им трагическую весть.

В четверг Тони встретил людей, собравшихся у дверей заставленной цветами танцевальной студии на Западной Девятнадцатой улице. Тони не покидало чувство, что Долан и на этот раз переупрямил всех, поступил по-своему, устроив вместо панихиды вечеринку. Джимми сам обо всем позаботился заранее, выразив желание, чтобы с ним прощались не у гроба, а у столов с шампанским, смеясь и вспоминая только о хорошем. Друзья Долана один за другим входили в зал с зеркальными стенами и с удивлением видели посредине столы для фуршета, украшенные букетами свежих фрезий и львиного зева. Официанты сновали по залу, разнося на серебряных подносах бутерброды и бокалы с шампанским. Но более всего Тони поразило то, как быстро выражение скорби на лицах сменилось облегчением и благодарностью.

Безошибочное чутье подсказало Долану, как угодить людям, которые в отличие от него еще живы, с восхищением понял Тони. Он окинул взглядом огромные фотографии, развешанные на стенах и запечатлевшие Долана в зените славы: казалось, он преодолел даже закон гравитации.

«Дружище, я буду тосковать по тебе», — мысленно произнес Тони, поднимая стакан с пивом.

Несколько человек из группы психотерапии подошли к нему. Рослый и тощий мужчина в твидовом костюме оказался Эриком Сандстремом, преподавателем истории из Фордхэма. Затем ему представился молодой пуэрториканец по прозвищу Мондо, в красной бандане на голове. А мужчину в костюме в тонкую полоску и в очках — судя по виду, брокера с Уолл-стрит — Тони видел на одной из фотографий, которые раньше висели на стенах в квартире Долана.

Несколько танцовщиков из прежней труппы Долана — гибкие, мускулистые мужчины и стройные женщины, словно скользившие над полом, — столпились вокруг пианино, в углу, где брат Долана в ускоренном темпе исполнял мелодию «Сделай кого-нибудь счастливым». Чаки, в отличие от худого и поджарого Долана, был крупным и коренастым, носил рубашки в клетку с закатанными рукавами и бейсболки. Сегодня на нем была бейсболка, ранее принадлежавшая Долану. Чаки улыбался, перебирая клавиши, но в глазах у него стояли слезы.

Сестры Тони, Карла и Джина, вошли в зал в тот момент, когда Чаки плавно перешел к другой песне. Карла поцеловала Тони в щеку; ее облегающие брюки и длинный свитер с пандой на груди ничем не напоминали траурный наряд. Когда все они были детьми, Карла часто ходила по пятам за Тони и Доланом, как собачонка, но Долан никогда не сердился на нее. А потом появилась Элли в ярко-красном платье и крепко обняла Тони.

— Я слишком часто привязываюсь к своим пациентам, — призналась она. — Но Джимми был особенным. Мне будет недоставать его.

У Тони перехватило горло. Он взял два бокала шампанского с подноса официанта и предложил тост: