Ширли Эскапа - Время любви

— Вот я какая! Я ничего тебе не говорила, потому что ужасно боялась, что ты от меня отвернешься!

— То была не настоящая Джина, — произнес Хью. — Настоящая Джина рядом со мной, и я ее люблю.

Уткнувшись в его плечо, Джина разрыдалась, а Хью продолжил:

— На самом деле тебя сейчас путает то, что родные при встрече решат, будто ты притворяешься, потому что не привыкли видеть тебя такой. — Джина, шмыгнув носом, кивнула. — Ты боишься, что они не поверят тебе. — Снова кивок. — В таком случае позволь мне разобраться с ними самому.

Джина подняла голову, твердо сказала «да» и опять заплакала. Хью ласково поглаживал ее по плечам, и постепенно она затихла.

— Только ты непременно должен им сказать, что полюбил меня именно такой — без косметики, без прикрас.

— Конечно, скажу. Объясню, что для тебя наступил «момент истины», осознания собственного «я». И это вполне естественная вещь, милая. — Хью мягко улыбнулся. — Я как психиатр знаю, что многие, столкнувшись лицом к лицу со смертью, приходят к переоценке ценностей и полностью меняются. В тебе произошла твоя личная маленькая революция, а ни одна революция не проходит безболезненно.

— Скажешь тоже — революция, — пробормотала Джина.

— Нью-Йорк стал для тебя родным городом, но и там я хочу заботиться о тебе, быть твоим защитником и опорой.

Джина вскинула на Хью заплаканные глаза и отчетливо поняла: все, назад дороги нет. Ее жизнь больше ей одной не принадлежит, все тяготы разделил с ней этот чудесный человек.

В Нью-Йорке наступил рассвет. Измученная нелегкой исповедью и так долго сдерживаемыми слезами, Джина продремала на плече Хью всю дорогу до отеля. Чуть ли не на руках он отнес ее в номер, уложил в постель и, убедившись, что с ней все в порядке, спустился в холл.

Со слов Джины он знал, что имя ее матери Сесилия О'Коннор и что живет она в Монкс-Бей. Этого оказалось достаточно. Информационная служба мгновенно выяснила нужный номер телефона.

— Миссис О'Коннор?

— Да. Кто говорит?

— Вы меня не знаете, — быстро проговорил Хью, — но я хочу передать вам привет от Джины.

— С ней что-нибудь случилось?

— Нет-нет, с ней все чудесно. Мы только что прилетели из Лондона.

— Так Джина в Нью-Йорке? Почему же…

— Она не позвонила, потому что просто не успела, — успокоил Сесилию Хью. — Сейчас я все объясню.

— Очень хотелось бы, — заявила Сесилия. — Для начала скажите, кто вы такой.

— Меня зовут доктор Хью Дженкинс. Я психиатр и друг вашей дочери. Она рассказала, что собирается на вашу свадьбу, и я упаковал ее вещи…

— Что? Вы упаковали вещи Джины?! — воскликнула Сесилия на том конце провода.

— Вот именно. В тот момент я не представлял, кто она такая. Видите ли, в Лондоне Джина вела очень скромный образ жизни.

— Я этого не знала. В последнее время мы почти не общались.

— Джина рассказала мне об этом, — признался Хью. — Вы не поверите, но я узнал правду всего несколько часов назад. В самолете. Она показала мне журнальную фотографию, и я — представьте! — даже не догадался, что это она. — Хью негромко рассмеялся. — Сейчас Джина намного красивее, темные волосы ей больше к лицу.

— Откуда вы звоните? Мистер Дженкинс, где вы находитесь?

— В отеле на углу Бродвея и Сорок девятой улицы.

— Я немедленно выезжаю.

— Одну минуточку, я хочу кое-что вам сказать.

— Хорошо, я слушаю.

— Джина избрала иной образ жизни еще до встречи со мной. А сейчас она стала опытным оператором на телефоне доверия.

— Джина? Оператором?

— Ей нравится то, чем она занимается, — твердым голосом произнес Хью. — Она счастлива. А я позвонил вам заранее, чтобы предупредить о происшедших с ней переменах.

— Она счастлива? — В голосе Сесилии прозвучало некоторое сомнение.

— Да, — подтвердил Хью. — Джина счастлива. Но теперь ее трудно узнать: она не пользуется косметикой, не красит волосы, не делает пышных причесок. У нее появилась седина. И она самая красивая женщина на свете.

— Я… я буду у вас через час, — запинаясь, пролепетала вконец растерявшаяся Сесилия.

— К этому времени она как раз проснется.

— Спасибо вам, доктор, большое спасибо.

Не опуская трубку на рычаг, Сесилия набрала номер Скарлетт.

— Мама приехала. Слышишь, Джина в Нью-Йорке.

— Что?!

Сесилия быстро пересказала все, что только что услышала от Хью и в завершение сказала:

— Заеду за тобой через пятнадцать минут. Жди.

Хью, не сомневаясь, что легко узнает обеих женщин, поджидал их в холле. Все трое обнялись, будто давным-давно знали друг друга, заулыбались, прослезились. Потом женщины поднялись наверх, а Хью прошел в бар и, сидя за чашкой кофе, принялся размышлять, как пройдет воссоединение семьи.

А в номере 515 мать, бабушка и внучка тоже обнимались, тоже смеялись и тоже плакали.

— Итак, — наконец произнесла Сесилия, — моя дочка проявила бунтарский характер!

— Как же ты красива, мама! — воскликнула Скарлетт, и все снова засмеялись.

— Какое счастье, что я все-таки выжила, — сказала Джина, утирая слезы радости. — А ведь было время, когда больше всего я хотела…

— Расскажи, как это все произошло, — прервала ее Сесилия и погладила дочь по коротким седеющим волосам, а когда рассказ Джины подошел к концу, подвела итог: — По всей видимости, он чудесный человек.

— Но я стала другой еще до того, как познакомилась с Хью.

— Знаю, знаю, мое сердечко, он об этом сказал.

— Ты не поверишь, мама, но я кое-что сделала для «Гибсон и Кин», — сообщила Скарлетт.

— Да, ей стало известно, что твой директор по сбыту рассказывал кому-то, что компания нанимала самолет, чтобы он мог отдохнуть на Гавайях.

— Эд Джонсон? Вот уж никогда бы не подумала!

— Эд во всем признался, и нам пришлось его уволить, — твердо сказала Скарлетт. — Я теперь вроде как помощница твоей помощницы, — нервно добавила она. — Надеюсь, ты не будешь против?

— Хорошие новости, — с улыбкой ответила Джина. — Моника Мартинс может многому научить, она опытный работник.

— Ты сейчас поедешь в свой офис?

— Нет, как-нибудь потом. — Джина внимательно посмотрела на дочь. — А у тебя, видимо, предпринимательский талант, дорогая, это очень важно, раз ты теперь владеешь пятьдесят одним процентом акций. Да, кстати, как к твоей новой деятельности относится Тео?

— Он очень доволен, — поспешно ответила Скарлетт.

— Ох уж эти нынешние мужья! — вмешалась Сесилия.

— Да здравствует феминизм! — провозгласила Скарлетт.

— Да здравствует феминизм! — подхватили Джина и Сесилия, и все весело расхохотались.

— Я счастливейшая женщина, — сказала наконец Джина. — У меня самые чудесные на свете мать и дочь. Большего и желать нельзя. В наших жилах течет одна кровь, а значит, у нас как бы тройственный союз.