Александра Ермакова - Глоток горького горячего шоколада

- Сука...

Прогремел выстрел – как нажала на курок, не поняла, но в ушах повис звон, запах пороха забил носоглотку. Ни секунды не медля, перевела ствол на второго, и снова пальнула. Размозженные головы Эльгара и Джигара украсили диван. Обернулась. Ахмед на том же месте и всё также судорожно сжимает остатки бутылки. В шаг оказалась рядом и подтолкнула на выход:

- Бегом! – шикнула незлобливо. Мальчишка белее снега. Чуть запоздало перевел на меня взгляд, разжал пальцы – горлышко упало и, отскочив от пола, разлетелось на мелкие куски. Влепила пощечину и взвизгнула: - Беги, идиот!

Запнувшись о Димитриса, еле удержался – словно матрешка раскачиваясь, бросился наутек. Не успел парень скрыться, я уже остановился над скотом, и выстрелила ему в голову. Кровавое месиво окропило линолеум – у меня нагнеталась радость. Месть… Этот наркотик убойней опробованных. Блаженная нега расползалась по жилам сверхсилой. Уверенности ещё придавало оружие, так удобно устроившееся в ладони – как влитое. Секундное замешательство нарушило волнение в борделе - голоса, суета, женский плачь. В коридоре раздался грохот распахиваемой металлической двери. Спешные шаги… Ожидать смерть не по мне. Выскочила навстречу Мустафе и выстрелила не целясь. Сутенёр рухнул и взвыл, ухватившись за плечо:

- Шлюха… - заскулил, плюясь ненавистью.

На автомате приблизилась и хладнокровно нажала на курок - грязный язык Мустафы заткнулся. Прошлась по коридору, распахивая двери. Нет, я не Зорро, но девчонки имели шанс на спасение. Никому не помогала – плевать на других. Есть я, а остальное пусть горит синим пламенем. Захотят выбраться – вперед, своими ножками... Всего лишь открывала клетки. Вскоре по узкому проходу уже бегали люди, по большей части мужики-клиенты, но мне глубоко и далеко… Вернувшись в первую комнату, сгребла в подол футболки телефоны. Туда же опустился магазин ещё одного пистолета. Пошарив по карманам Димитриса и остальных, выудила немного наличности и только после этого выскочила на улицу. Правда, на секунду все же замерев перед пакетиками с героином…

Свежесть едва не лишила сознания, шум и гам выбил из колеи. Я ошарашено оглядывалась. Ведь даже не знаю, где нахожусь. Затравлено смотрела уездирающих. Машины, мопеды, велики... пятки… Девчонки, кто смог встать, плелись, покачиваясь и дико озираясь. Я их понимала, как никто. Вокруг лес, чернеющие заросли, пугающие не меньше сутенёров – кто знал, какие твари там водились? Единственная проселочная дорога от одноэтажного дома: серого, полузаколоченного с гниющей крышей и шатающимися ступенями, вела в неизвестность. К тому же, темнело…

Резкий свет ослепил – прикрыла глаза ладонью:

- Танья, - плаксиво тянул Ахмед, умоляюще глядя в распахнутую с пассажирской стороны дверцу авто: - Быстрее! – сжал руль до скрипа.

Придя в себя, в два шага одолела ступени и села в машину, захлопнув дверцу.

- Твоя? – шумно выдохнула. Потрёпанный кожаный салон, заднее сидение – мусорка с достойным запахом: море пакетов, бутылок, огрызков, гниющих остатков еды.

- Нет, - точно в прострации отозвался мальчишка, и машина сорвалась с места. – В ней был ключ…

Открыла бардачок – вывалился очередной мусор. Пачки из-под сигарет, шприцы, жгуты, презервативы, женские трусики… Какая гигиена?! Плевать! Натянула крохотное ажурное белье... Вспомнился разговор с Фатихом насчёт целлофана на теле. Вышло примерно так, как говорила: в каждой шутке, есть доля правды...

Почувствовав себя одетой, когда бы то ни было, продолжила копаться: в самой глубине обнаружились нерабочие телефоны и доверенность на Димитриса Казима. Тварюга даже после смерти принес пользу. Запихнув всё обратно, проверила козырьки – над водительским оказалась карта. Покрутила, но, ничего не поняв, убрала.

На удивление Ахмед трезв как стеклышко. Видимо, алкоголь выветрился под напором адреналина. Машина ныряла по узким проулкам нищенского района. Мальчишка собирался ехать дальше в город, но я отговорила:

- Ты о чём? – подолом футболки утерла лицо от застывшей крови и грязи. - Хочешь на тачке Димитриса покрасоваться? Как думаешь, долго протянешь?

Ахмед дёрнулся словно ужаленный:

- Что делать? – его руки так крепко сжимали руль, что костяшки побелели.

- Сбросить машину подальше от города и отсидеться в другом, – рассуждала задумчиво. Обращаться в полицию не хотелось. В памяти нет-нет да и всплывали яркие моменты побега, точнее, его попытки. С уверенностью сказать: привиделось ли, не могу – героин стирал рамки реальности, но картинки проскакивали: оборванные, размытые… Я в полицейском участке и на ломанном английском, подкрепляя жестами, объясняла, что со мной приключилось. Смуглокожий мужчина в светло-голубой форме с темно-синими карманами и такой же фуражкой, кивал - его лицо серьезнело.

Провал…

Новый эпизод: я в камере на полу, цепляюсь скрюченными пальцами за решётку…

Опять дыра… и вновь знакомые стены крохотной комнаты. Злобные лица похитителей, входящих в экстаз. Кулаки, подошвы ботинок...

После такого рисковать и проверять достоверность видений не очень-то тянуло. Грабли люблю, недаром от одного мужчины сразу же в силки другого попала, но в этот раз обойдусь без них. Как повторял отец: «Умный человек учится на ошибках других. Глупый - на своих, а идиот продолжает биться головой в одну и ту же стену!» Мечтала дорасти хотя бы до середнячка.

Людей почти не попадалось, а если встречались, то отскакивали, но на лицах не было недовольства, удивления или гнева – безропотное восприятие действительности: «Я – бесправная тля и даже муха властительней и сильней», «на все воля аллаха». Продолжали идти с той же отрешённостью и неспешностью.

Странный народ, жестокие нравы, неприемлемые законы и порядки. Это - не мой мир, не моя страна, не мой менталитет. Я - другая! Всё, что есть во мне, отторгает такой закостенелый ритм жизни и однобокие суждения. Ограничения, касты, бесправие… И, плевать, что в последнее время была неотличима от серой массы, я всё же имею в голове нечто другое – жажду к сопротивлению, чтобы доказать: я – сильная! Я могу! Я горда, что могу независимо зависеть! История моего народа, моя страна, народ, семья мне дали это право с жизнью. Пусть мнимое и неосязаемое, но оно как кислородная маска. Задыхаешься? Глотни искусственного воздуха - полегчает! Попытку бороться за себя никто не может отобрать. Всё в твоих руках. Есть силы и воля – твори! Ни бог, ни дьявол, никто не в праве тебя порабощать. Ты свободен от рождения! Рабское вероисповедование тоже не по мне. Особенно если учесть мои злоключения. Моё сердце и душа не загрязнены узкими канонами религий. Вера у каждого своя и косить всех под одну гребёнку неверно. Дело вкуса, мироощущения. Я мыслю другими рамками, гранями. Верю в «нечто», но это остается во мне – на показ ничего не делаю. Моя церковь – тело. Паства – душа. Молитвы – мысли. Священник – разум. Главное, никого не подпускать к реликвии – себе. А то участились случаи вандализма: рушить церкви, гадить в святом месте, смеяться или переиначивать молитвы. Поэтому, мне только моё сердце, скоростью ударов, задает верное направление и ритм: учащеннее, медленнее, с остановкой... Я несу крест в себе, а не на себе. Мишурой пусть балуются священники и епископы - у них полно времени и денег. У меня они вызывают отторжение - заигрываются, забыв об истинном назначении веры и способе её подачи. Я же считаю: на все воля… человека и только от состояния гниения его души зависит, каковы будут его деяния. Расплата ждёт нас всех. И только от тебя зависит, насколько твоя будет достойна совершенных тобою поступков! Ты и только ты!