Наталья Калинина - Нечаянные грезы

— Ты можешь внятно и по порядку? Ах ты Боже мой. Я сейчас вернусь. — Нина вскочила и метнулась к двери, над которой вспыхнула зеленая лампочка. — Не уходи. Я сейчас.

Прямо перед Мусей был стеклянный шкаф, полный баночек, пузырьков и прочих непонятных вещей. Он поблескивал с таким гордым самодовольством, что она с большим трудом сумела подавить в себе желание запустить в это наглое холодное сооружение табуреткой.

Нина вернулась почти бегом, что-то достала из шкафчика, бросила: «Я сейчас». Муся видела, как над дверью палаты напротив вспыхнула такая же требовательная лампочка. Она встала и, не оглядываясь, побрела в сторону выхода.

— Что ты здесь делаешь?

Галя схватила Мусю за плечи и крепко встряхнула.

— Заблудилась. Пусти.

Она резко высвободилась.

— Врешь. Неужели и ты на игле сидишь?

— Нет. А что это?.. Да, конечно, я знаю. Хотя я ничего не знаю. — Муся вдруг схватила Галину за шею и прошептала в самое ухо: — Скажи им, чтоб они меня не трогали. Иначе я… я не знаю, что случится.

— Ну-ка иди сюда. — Галя втолкнула Мусю в тускло освещенный чулан с грязным бельем, тихо прикрыла дверь. — Ты влипла, да? И сколько дней задержки? Да ты не трусь — сейчас есть такие лекарства, что можно обойтись без…

— Я очень хочу родить от него. Это было бы такое счастье. Наверное, это еще прекрасней, чем то, что у нас было. Хотя это было так волшебно! Боже мой, а я и не знала, что так бывает.

— Ты что, была с мужчиной в первый раз?

Муся едва заметно кивнула.

— Не говори Нинке, — зашептала Галя. — Матери обязательно проболтается, и тебя посадят на поводок. Я его знаю? Господи, да у тебя вся шея в кровоподтеках. Не мужики, а вампиры проклятые. Я сейчас принесу камфарный спирт.

— Не надо! — Муся схватила Галину за руку. — Мне нужно… мне нужно быть с ним каждую минуту. Как это сделать?

— Дуреха. — Галя завистливо вздохнула. — Они первые от нас устают. Мы еще продолжаем тащиться по их следу, а они уже расставляют силки для другой дичи. Поначалу все кажется так прекрасно и навечно, а потом… Погоди, куда же ты?

— Он сказал, что подъедет через двадцать минут. Прошло восемнадцать с половиной. Он решит, я убежала от него. Еще подумает, будто мне не понравилось это. Скажи Нинке, что я зашла… просто так. Что у меня как всегда все в порядке.

Галя закрыла глаза и жалко сморщила лицо.

— Куда ты? — тихо спросила она.

— Не знаю. Он говорит, мне нужно домой. Но я туда не хочу. Нет, я туда не поеду ни за что. Я лучше буду ночевать в парке на скамейке, только не домой. Я объясню ему, что мне нельзя домой… Да, ты знаешь, он привез Андрюшин дневник. Он отдаст его тебе. Он был другом твоего Андрюши. — Она вдруг повернула к Галине бледное лицо, таинственно светящееся в тусклом мерцании лампы дневного света, и спросила дрожащими от горячего сострадания губами: — Как ты смогла пережить Андрюшу?..

Муся выскочила за дверь прежде, чем Галя успела ей ответить. Темнота больничного коридора расступилась перед ней. Она видела впереди ослепительно белую «Волгу», которая уносила девушку с распущенными по плечам волосами и в не по возрасту открытом платье в звездные выси.

Вадим крепко стиснул запястье Муси и попытался заглянуть ей в глаза.

— Успокойся, Мария-Елена. Я сам поговорю с твоей мамой. Мы не можем уехать без ее разрешения.

— Но она ни за что не разрешит мне уехать. Я заранее знаю, что она скажет. Она скажет… Да, для нее это на самом деле позор. Еще какой. Вся школа будет говорить об этом. Потом и весь город. Мама умрет от стыда. Она так боится того, что о ней скажут.

Он наконец увидел ее глаза. В них было страдание.

— Я расскажу ей все как есть. Я уже, можно сказать, расстался с женой. Не развожусь только из-за сына. Но он уже совсем большой. Я разведусь с Аришей, и мы с тобой сразу поженимся. Ты хочешь этого, Мария-Елена?

— Да. — Она мечтательно закрыла глаза. — Тогда ты будешь со мной каждую секунду. Тогда мы будем с тобой вместе даже во сне.

— Но я служу в армии. Нас часто переводят на казарменное положение.

— Нет.

— Я не могу уйти из армии. Я люблю летать.

— Я тоже научусь летать. Мы будем летать вместе.

Муся сказала это очень серьезно.

— Милая моя… — Вадим нежно гладил кончиками пальцев ее волосы, брови, губы. — Да, ты будешь со мной даже в небе. Я знаю это наверняка. Ты будешь думать обо мне, ждать меня.

— Я не умею ждать. — Она резко повернулась, распахнула дверцу машины и сказала, обращаясь к покрытой цветами и травами равнине: — Ждать, терпеть, страдать… Зачем? Почему нельзя жить иначе?

Он обнял ее, привлек к себе.

— Не мы придумали все это, любовь моя.

— А кто?

— Все люди. Может, Бог.

— Я их ненавижу. И Бога тоже.

— Послушай, любовь моя, сейчас мы поедем к твоей маме и все ей расскажем. Она поймет — вот увидишь. Она не может не понять свою любимую дочку. Она ведь очень любит тебя, правда?

— Больше жизни, больше всего на свете. У нее нет никого, кроме меня. Это на самом деле так, потому что Нинка холодная.

Муся отвернулась и украдкой смахнула слезинку.

Вадим нахмурился, задумчиво покусал нижнюю губу.

— Но мы в любом случае не можем уехать без ее разрешения.

— А если она не разрешит?

Муся смотрела на него с такой надеждой.

— Разрешит. — Он решительно повернул ключ зажигания. Спросил, когда они подъезжали к дому: — А твой отец? Ты с ним поддерживаешь связь?

Муся ответила не сразу.

— Она мне запретила. Она сказала, что это будет предательством по отношению к ней. — Теперь Муся сидела прямо и смотрела, прищурившись, вперед. — Мне всегда не хватало отца, но я скрывала это от всех. Даже от самой себя. Отец меня понимал и жалел.

— Все будет в порядке. Вот увидишь. — Вадим решительно нажал на кнопку звонка. — У меня интуиция. Она еще ни разу меня не обманывала. Ни в небе, ни на земле. — Он крепко стиснул ее холодные пальцы. — Моя девочка. Моя маленькая любимая девочка. Я буду тебе отцом, мужем и всем, кем захочешь. Только верь мне, ладно?

Мария Лукьяновна с самого утра пыталась убедить себя в том, что ничего особенного не случилось, хотя сердце подсказывало ей обратное. Нина сказала, что Муся заходила к ней в больницу в без четверти одиннадцать, но ее как раз вызвали, а потому сестра передала через Галину Кривцову, что будет ночевать у своей подруги Насти Волоколамовой. Муся несколько раз в году ночевала у Насти. Мария Лукьяновна эту дружбу поощряла — Настя была умной, серьезной девочкой из хорошей интеллигентной семьи. Правда, Настина мама чересчур баловала дочку, но Волоколамовы вообще жили на широкую ногу.

Марию Лукьяновну насторожил тот факт, что Муся не предупредила ее заранее о том, что заночует у Насти. Это раз. Когда же она зашла в комнату дочери и увидела разбросанную по столу косметику, сердце заныло в груди — она и не подозревала, что Муся уже начала пользоваться косметикой, хоть в этом, собственно говоря, ничего необычного не было. Почти все Мусины одноклассницы подкрашивали глаза и ресницы, и Марии Лукьяновне нередко приходилось заставлять учениц, переусердствовавших в этом занятии, идти в туалет и помыть с мылом лицо. Она всегда отдавала эти распоряжения бесстрастным тоном, но почему-то ее слушались. А вот Аллу Анатольевну, преподавательницу английского языка, которая кричала и даже топала ногами, не боялся никто — класс на ее уроках превращался в косметическо-парикмахерский салон.