Луи де Берньер - Дочь партизана

Как и все прочие, вечно ждут чуда.

Я пришел сразу после Уимблдонского турнира. Помнится, пребывал в легком расстройстве – Крис Эверт проиграла Мартине Навратиловой [44] Соперничество теннисисток Крис Эверт (р. 1952) и Мартины Навратиловой (р. 1956) продолжалось с 1973 по 1988 г.; здесь имеется в виду финальный матч Уимблдонского турнира, состоявшийся в субботу, 7 июля 1979 г. . Потому что Крис Эверт очень хорошенькая. Иначе мне было бы все равно. Я давно знаю, что я человек поверхностный, и уже с этим примирился. Утешаю себя тем, что и все остальные не глубже.

Был понедельник. Трудно поверить, что через столько лет я помню день недели, однако помню, потому что в машине дочь крутила радио и поймала станцию, где кто-то пел «Отчего мне не люб понедельник?» [45] «Мне не люб понедельник» ( I Don’t Like Mondays , 21 июля 1979) – песня Боба Гелдофа, записанная его группой The Boomtown Rats сначала синглом, а затем на альбоме The Fine Art of Surfacing . Композиция была написана после трагедии в Сан-Диего, Калифорния, где в понедельник, 29 января 1979 г., 16-летняя Бренда Энн Спенсер из окна своего дома открыла стрельбу из автоматической винтовки по ученикам начальной школы, убила двух работников школы и ранила восемь учеников и полицейского. Объясняя свое поведение, она сказала: «Не люблю понедельники, а так все же повеселее». , и я подумал: оттого, что все ненавидят эти треклятые понедельники, вот отчего. Даже, наверное, сибариты. И даже сама королева.

Впрочем, мне выдался неплохой понедельник, потому что с букетом хризантем я собирался заглянуть к Розе.

Как обычно, дверь открыл Верхний Боб Дилан. С ним была миловидная блондиночка, и я подумал: везет же некоторым. Блондинка эта, которую звали Сара, изменяла своему голландскому алкоголику, и Боб Дилан считал, что ситуация весьма запутанна. Но все равно я ему позавидовал.

Нынче Роза надумала поведать о том, как она стала собой торговать. Часто я задаюсь вопросом: как приходишь к тому, что ты есть? Как становятся хозяином кондитерской или налоговым инспектором? Или, скажем, торговцем медоборудованием? Ну как – сперва обуздываешь мечты. А потом незаметно навеки с ними прощаешься и коротаешь жизнь, пока смерть не придет за тобой, и тогда, в последний раз оглянувшись, видишь одну лишь пустоту.

Роза поставила цветы в воду и сварила кофе.

– Знаешь, долгое время я не спала ни с кем вообще, – сказала она. – Все очень непросто, если тебя многократно изнасиловали. Даже когда было хорошо в постели, вдруг возвращались воспоминания.

Первым стал американец-нефтепромышленник, его звали Джо. Он был хороший. В клуб приходил ради меня и всегда был очень мил. Говорил, его супружество сродни Аризонской пустыне. Старая песня, я слышала ее тысячи раз. Он был одинок, не очень счастлив, и я спала с ним не ради денег. Это было утешение. И не ради секса. Просто хорошо, когда есть к кому прижаться, вместе сопеть под одним одеялом. Хотя денег он давал много. «Понимаешь, принцесса, – говорил он, – это не плата, это благодарность, и вообще я тебя люблю. Если б не дети, увез бы тебя куда пожелаешь». Потом его направили в Саудовскую Аравию, и он подарил мне индийский золотой браслет. Обещал появляться всякий раз, когда будет в Лондоне. Прощаясь, он заплакал, и больше я его не видела. Думаю, с ним что-то случилось, потому что он не из тех, кто обманывает и бесследно исчезает. Он правда был хороший.

И после него я не спала с кем попало. Выбирала тех, кто нравился. Я ведь не уличная девка, что садится в первую же машину. Но мне нравилось, что богатые мужчины ужасно меня хотят, а многие еще и говорят, как в кино: «Позволь, я заберу тебя отсюда». Но я не собиралась уходить из клуба, он стал моим домом, а Вэл и Бергонци – почти родителями. И потом, никого из этих мужчин я не любила настолько, чтобы навсегда к нему уйти, да еще привыкла к шампанскому. Все было не так, как с Алексом или даже с Фрэнсисом и Джо.

– Неужели ты не боялась? – спросил я.

– У меня в сумке всегда был нож. Если что, я бы любого зарезала. С ножом не страшно.

Роза улыбалась, а я гадал, всерьез ли она. Сначала не мог представить, что она, хоть и дочь партизана, способна кого-то зарезать. Но стоило призадуматься – и вроде не так уж невероятно.

– Потом я уразумела, что вконец испорчена, – сказала Роза. – Было уже все равно, нравится мужчина или нет, я думала лишь о том, сколько с него срублю. Кое у кого были причуды, довольно странные. То помочиться на них, то их отлупить, то нарядиться полицейской, то взять их на поводок, как собачку. Жизнь становилась совсем шалая, чемодан все наполнялся деньгами. Ну, тот, что под кроватью, – железный, с красными буквами на черной крышке.

– Замолчи, – сказал я. – Не надо о нем. Никому не говори вообще.

– Почему тебе-то нельзя?

– Не хочу искушаться. Даже думать об этом не желаю. Что за дурость? Зачем всех о нем извещать?

– Я рассказала только ВБД, больше никому.

– Ну и зря. Головой надо думать.

– Я купила только телевизор. – Роза как будто хотела сменить тему. – Могла себе позволить что угодно, а купила телик и смолила перед ним сигареты.

– А с какой-нибудь знаменитостью ты спала? – спросил я. Было любопытно, хотя желудок налился свинцовой тяжестью. За свое любопытство я расплачивался тошнотой.

– Возможно, только я не знаю, кто был знаменит, – ответила Роза. – Многие клиенты не говорят, кто они. Наверное, были политики и аристократы. Почем знать. Все равно потом их уже не помнишь. Мика Джаггера или принца Чарльза не было. Пожалуй, их бы я запомнила. Однако у всех были дрянные жены. Я продолжала из-за денег. Запрашивала больше других девушек. Мне нравилось, что я дорого стою. Комплименты льстили. «Ты такая красивая, такая интересная, такая умная. Если я дам тебе десять тысяч фунтов, ты согласишься весь год спать только со мной? Я тебя обожаю, ты изумительна в постели». И всегда: «Ты красавица». Слышать это приятно, когда перебрала шампанского, а у клиента в бумажнике заготовлено пятьсот фунтов, и ты думаешь: почему бы нет?

– Тогда почему бросила?

– Стало невмоготу, вот и все. Я уже ничего не помнила. Жила будто в тягучем сне, в котором ничего не происходит и никогда не произойдет. Время шло и шло, а все как в тумане. В пять утра ложилась спать, просыпалась в пять вечера. Зимой дневного света не видела вообще. Забыла, как что выглядит. Приходилось напрячься, чтобы вспомнить реку. Ела сэндвичи, курила, пила кофе, а потом уже пора было в клуб. Когда в вазах появлялись нарциссы, я понимала, что наступила весна. Сделала еще один аборт. Некоторые платили вдвое больше, если без презерватива, и у меня возникла проблема. Вэл помогла утрясти. После второго аборта я не могла смотреть на младенцев. Больно ужасно, будто кулаком в живот саданули. Я знала, каково это, потому что, случалось, перебравшие клиенты давали волю рукам, но ведь я сама накачивала их шампанским.