Татьяна Веденская - Пепельный блондин

Я скучала по нему. Он уехал, как и сказал. Звонил он Коле или нет, я не знаю, а спрашивать о чем-то таком или даже просто вслух произносить имя его я боялась как огня. Прошло две недели, и, поскольку я знала, что Владимира нет, я не делала резких движений и никак себя не проявляла. Каким-то шестым чувством я знала – он объявится сам. Мяч на его половине поля, и до тех пор, пока ни один из нас не перешел определенных обществом границ, он обязательно позвонит. Я не сомневалась в этом. Я интересую его, я была уверена в этом, черт его знает почему. Мы, женщины, всегда чувствуем такое. Нам не надо слов. Больше того, иногда слова могут говорить одно, к примеру: «Я люблю свою жену, Серую Мышь». Но мы будем знать, что это значит на самом деле. «Ты мне интересна, и я готов прикрывать свой интерес любыми надуманными поводами, лишь бы встречаться и быть вместе».

Время от времени я поднималась на третий этаж и смотрела на соседний участок сквозь прикрытую штору. На третью неделю я начала беспокоиться. Он же сказал: две недели. Почему он не приехал? Когда приедет? Я начала бояться, что все, что я чувствовала, – надуманная чушь, сказка, рассказанная самой себе на ночь за бутылкой вина. К концу третьей недели я начала ненавидеть его и его жену, а заодно и Николая, безо всяких уж на то причин.

– Что с тобой происходит? – спросил муж, когда я начала вдруг рыдать, стоя посреди кухни.

– Ничего! – Я швырнула в него передник и выбежала вон.

Что я могла ему объяснить? Попросить его позвонить нашему соседу и спросить, когда он вернется? Позвонить самой, изобразить самое лучшее свое безразлично-равнодушное выражение лица и спросить, как дела и нет ли мыслей по поводу спектаклей? Предложить сходить куда-нибудь? Господи, какая глупость! Какой позор, звонить первой. И все же… Я репетировала непринужденный тон перед зеркалом, потратила на это несколько дней.

– Привет. Это ваша соседка Ольга, из дома с эркером. Что-то вы куда-то пропали! Я хотела спросить, не будет ли Елена против, если я посажу ель возле ворот, там, где идет разворотный круг? – Я повторяла эти слова и только к концу третьей недели вдруг поняла, что идея сажать ель зимой абсурдна и фальшива. Вся моя игра будет видна сразу, как на ладони. Я не должна звонить. Не могу звонить. И не могу не звонить.

Я не любила никого и никогда, кроме своего Николая.

У меня и любовник-то за всю жизнь был один-единственный – мой муж. Хороший ли? Полагаю, да. Мне не с чем сравнить. Я могу сравнивать лишь с описаниями в любовных романах и сексуальными сценами в фильмах. Я не могу быть уверенной, но мне всегда казалось, что меня все устраивает. Я не могла представить, как чьи-то чужие руки прикасаются ко мне. Теперь же я стала задумываться о том, что мне недостаточно моего мужа. Разве можно прожить всю жизнь, узнав только одного мужчину? Разве можно жить, зная, что ты изменила мужу? И уж точно совершенно невозможно представить жизнь без Николая. Развод? Вы что, с ума сошли! Это вообще невозможно!

Мысли метались в моей голове, как перепуганные птицы, они бились о прутья клетки и оставляли следы и царапины на моей душе. Я позвонила ему. Сама. Он ответил после третьего гудка, я же была готова бросить трубку после четвертого. Я не придумала, о чем ему скажу. Старые заготовки вылетели из головы, стоило мне услышать его голос. Он обрадовался тому, что я позвонила.

– Оля? Привет, как дела? Как там у вас? Все еще идет снег?

– Уже нет. Теплеет, – пробормотала я после долгой мучительной паузы, во время которой чуть не упала в обморок от тахикардии.

– А у нас тут, в Мюнхене, совсем весна, – сказал он.

Я молчала. Тогда он спросил, как дела у Коли. Я сказала, что у Николая все хорошо. И что я тоже хотела бы быть где-нибудь, где совсем весна. Владимир долго молчал, а потом вдруг взял и сказал, что тоже хотел бы, чтобы я была там, вместе с ним. Я и так уже молчала, но после его слов совсем потеряла дар речи.

– Я… мы… у нас будут гости в выходные… – Одна из приготовленных фраз выплыла наружу, но только частично. Таков был план, сделать вид, что я позвонила, чтобы пригласить их на пикник. Если бы он согласился, я бы его могла действительно устроить, Алинка подтвердила, что поддержит, если что. И Сашенька в Москве, так что тоже приедет. Если что.

– О, спасибо. Мы, к сожалению, пробудем в Мюнхене до конца месяца, – ответил он после еще одной невыносимой паузы.

Я пробормотала что-то в ответ. Что-то о том, что мне надо куда-то бежать, отсоединилась и закрыла лицо руками. Я чувствовала себя совершенно несчастной.

Мысль материальна. Она способна сбивать с ног и сеять зерна сомнений на удобренную почву привычной скуки. Она тиха, как лесной ручей, но может источить и обрушить гранитную скалу. Мысль о Владимире стала постоянной и громкой, как навязчивая идея в моей голове. Я хотела быть с ним. Я думала о том, как бы это было. Разрушение начинается изнутри. Как бы то ни было, несмотря на то, что Владимир был далеко, а я, технически, хранила треклятую верность своему мужу, наш баланс был разбит, гармония растрескалась и начала крошиться, как старая стена развалившегося дома. Наша карма – испорчена, а ворота Эдемского сада захлопывались прямо у нас за спиной. Лиха беда начало. Разрушение может легко перекинуться на внешний мир, как инфекция, заражающая всех вокруг без разбору, но более всего заражение возможно для тех, кто стоит рядом с источником инфекции. Рядом со мной.

Я не знаю, сколько было времени, когда случилось то, что случилось. Не могу знать, так как спала глубоким и спокойным сном, хотя и не сном праведника. Мне снился эротический сон, в нем не было Владимира, но и мужа тоже не было. Я не знаю, кто это был, знаю только, что я любила его до умопомрачения. Я сидела на смятой постели в незнакомом доме. Сквозь окно лился теплый солнечный свет, заставлявший меня щуриться. Чьи-то руки обхватили меня сзади, и какой-то мужчина притянул к себе. Мы были обнажены, мы были любовниками. Мы занимались любовью, я помню, что мне было жарко и сладостно хорошо. Мне хотелось, чтобы эти руки прикасались ко мне всю жизнь. Я отдавалась ему так, как можно отдаваться только тому, кого любишь. Нет – в кого ты влюблена. Это разные вещи.

Мы были не мы, а неизвестные люди из какой-то совершенно другой жизни. Я захотела повернуться, чтобы увидеть его лицо, но сон, как это часто бывает, не давал мне этого сделать. Картины сменяли одна другую, и я куда-то бежала, кого-то звала и почему-то искала его в каком-то уличном кафе с плетеной мебелью. Сон с четверга на пятницу – говорят, может сбыться.

А потом опустилась тьма – я проснулась. Тьма была не внутри, а снаружи сна – в моей реальной жизни, в моем доме, в моей постели. Я открыла глаза, но не смогла ничего увидеть. На мою голову был натянут плотный холщовый мешок.