Илона Хитарова - Семейные тайны

Как только утром стало известно, что академик за ночь изменил концепцию «Олимпии», к нему тут же выстроилась на прием очередь сотрудников, традиционно исполняющих роль «укротителей» бурной деятельности шефа. Представительная делегация во главе с Семеном Семеновичем Степниным ворвалась в кабинет, преисполненная решимости во что бы то ни стало охладить творческий пыл начальника и убедить его спокойно завершить работу над «Олимпией» согласно избранному проекту.

Семен Семеныч был в коллективе фигурой особенной. Бывший партийный начальник, формально он играл при Иванове роль зама, а неформально — роль идеологического куратора. Ни черта не понимая в том, что происходит на заводе, не зная даже элементарного курса школьной физики, закостенелый аппаратчик был изначально обречен на роль всеобщего пугала. Тем не менее этого не произошло. Более того, между директором и замом сложились вполне дружеские отношения. Степнин обладал редким талантом трезвой самооценки и не претендовал на компетентность в незнакомых ему областях. Он тихо и мирно ограничивал свою деятельность тем, что обеспечивал контакт между империей Иванова и внешним миром. В 70-х годах никто и в помине не слышал о «паблик релейшенз», но, по сути, Семен Семенович занимался именно этим. Памятуя, что в министерстве сидят лица, отнюдь не настолько компетентные, как сотрудники Иванова, он изводил весь институт, заставляя по сто раз переписывать годовые отчеты. Когда он сам начинал понимать, о чем идет речь, отчет считался готовым к публичному оглашению. Такая практика немало способствовала процветанию ивановской империи. В отличие от многих других учреждений, возглавляемый Александром Николаевичем комплекс казался верховному руководству деятельным и полезным. Он не проводил исследования «по поводу непонятно чего в контексте чего-то неизвестного», а делал, согласно отчету, ясные и полезные вещи. Как говорил по этому поводу сам Степнин: «С точки зрения министра, открытие каких-то там альфа-бета лучей ничто по сравнению с производством кофемолок».

Когда стало известно, что Иванов ни с того ни с сего решил изменить концепцию «Олимпии», половина института бросилась искать Степнина. Семен Семенович, мирно разгадывавший кроссворд в каморке за своим кабинетом, был вытащен под белы рученьки на свет и сподвигнут на визит к сошедшему с катушек начальнику. Всю дорогу до кабинета Иванова два десятка начальников отделов наперебой излагали ему нюансы сложившейся ситуации, в красках живописуя возможные последствия. А именно: бессонные ночи, недовольство коллектива и в конечном итоге срыв проекта.

Когда «зам по идеологии» в окружении многочисленной свиты показался в дверях, академик не только не удивился, но и иронично хмыкнул, демонстративно глядя на часы: мол, давно тебя жду. В свою очередь, Семен Семенович суетиться не стал. Деловито прошел к столу, сел, не произнося ни слова. С его точки зрения, причина визита в директорский кабинет была столь же очевидной, как и тот факт, что пришел Семен Семенович не по собственному капризу, а по многочисленным настояниям общественности.

Пока начальники молча разглядывали друг друга — Степнин в ожидании объяснений, а Иванов — наблюдая за ним, вокруг них образовалось настоящее вавилонское столпотворение. Обнадеженные своим численным преимуществом сотрудники, перебивая друг друга, уже начали напрямую выкладывать Иванову то, чего они почему-то не решались сказать до появления Семена Семеновича.

Иванов дождался, когда гомон голосов на секунду затих, и воспользовался этой паузой, чтобы расставить все по своим местам. При первых же словах академика наступила полнейшая тишина.

— Если позволите, я хотел бы обсудить сложившуюся ситуацию с Семеном Семеновичем. Мне нужен его совет. А потом, если не возражаете, мы встретимся все вместе и примем окончательное решение.

Опасливо поглядывая на обоих монстров, начальники отделов покинули кабинет. Как только дверь за последним из них закрылась, слово взял Степнин:

— Меня тут с утра убеждают, что тебя ночью укусила муха це-це, и ты с перепугу передумал побеждать в конкурсе проектов. — Семен Семенович по возрасту и заслугам не уступал Иванову, а потому один на один они общались довольно фамильярно и исключительно на «ты».

— А ты что по этому поводу думаешь? — не приминул поинтересоваться Александр Николаевич.

— Я думаю, Саша, что ты, конечно, гениальный псих, но не настолько, чтобы срывать готовый проект. Что случилось?

Иванов устало потер лоб, и Степнин понял, что попал в точку. Академика явно терзала какая-то тревога…

— А ты, Сеня, прав… — Александр Николаевич устремил на приятеля задумчивый взгляд. — Муха це-це действительно была. Только укусила она не меня, а Максима Куликова. Позвонил мне этот вьюнош в два часа ночи и ошарашил вопросом, не использую ли я в работе над «Олимпией» старую концепцию Завьялова. Я сказал, что использую. А он мне еще пару вопросиков — да не в бровь, а в глаз. Я спрашиваю, откуда такая осведомленность о проекте?

— А он что?

— А он мне рассказал трогательную историю про пьянку в бане. Лирику опустим, но суть в том, что все вышеперечисленное будет использовать в своем проекте Сушко…

— Совпадения возможны?

— Совпадения? Чтобы и материалы, и топливо, и принцип запуска, и система защиты, и уровни извещения одинаковые? Нет, Сень, такого не бывает. Уж скорее я поверю в существование жизни на Луне. Максим специалист, он быстро суть разговора ухватил. А потом вспомнил, что что-то похожее слышал у меня в кабинете. Вот подозрение и закралось.

— Саш, я, конечно, не специалист, — мягко отразил невольный выпад приятеля Степнин, — но, если все это так, у нас, говоря военным языком, «крот» завелся.

— Завелся… — подтвердил предположение коллеги Иванов. — Причем не абы какой, а тот, кто имеет доступ к чертежам на самом высоком уровне.

— Почему ты так думаешь? — удивился Степнин. — Куликов-то доступа не имеет, а сумел информацию запомнить.

— Одно дело запомнить, — улыбнулся академик, — и совсем другое — реализовать. Развить концепцию из случайно оброненной идеи? Для Сушко это слабовато. Такое мог бы сделать только я.

При этом в словах академика прозвучала такая наивная детская похвальба, что в глазах Семена Семеновича заплясали озорные искорки.

— Скромен ты, академик, слов нет…

— Я не скромен, я адекватен. Как и ты, кстати, — отрезал Александр Николаевич.

— Ладно, «кротом» я займусь. Но делать-то что? Проект ведь был почти готов… Может, все же продолжим? Авось Сушко лучше не сделает?

— Сделает… — покачал головой Иванов. Вот именно, сделает мой проект лучше меня, потому что он дурак. Но дотошный дурак. А это немало.