Ирина Лобановская - Бестолковая любовь

— Мама, что ты бесишься? — возмущалась дочь. — Тебе ли жаловаться? Ты совсем недавно летала в Лондон, а чуть раньше — в Германию на книжную ярмарку. И вообще тебя каждый год приглашают за рубеж. И книги переводят. И издают миллионными тиражами.

— А пенсия? — кричала Арбузова, стоя на голове. — Ты помнишь, Наташка, какая у меня пенсия?! Это что, нормально?! Кругом одно ворье! И даже не просто ворье, а магнаты! Магнаты воровства!

— Да ты живешь не на пенсию! — справедливо возражала дочь. — Тебе до нее и дела нет!

— А люди?! — орала Наталья Ильинична, воительница за справедливость. — О людях кто подумает?! О своем народе?!

Схватив замызганного вонючего мальчонку за ухо, она в очередной раз задумалась о людях. О человеке. Ниночке, в частности.

— Отвечай мне, мерзкое создание, только быстро! Где та девушка, беленькая, в кудряшках, которую вы украли? Что вы с ней сделали? Засажу! — страшно заорала детективщица, перепугав даже видавшего виды мальчишку. — Всех вас, негодяев, за решетку отправлю, блин! Вы у меня там попляшете свои цыганские танцы! Попоете свои романсы! Где девушка в кудряшках?!

— Да ей ничего не сделалось, — захныкал мальчишка, тщетно пытавшийся выдернуть красное и пылающее болью ухо из цепких пальчиков неизвестной ему дамы. — Тетенька, отпустите меня… Я все скажу…

— В милиции! — грозно отрубила писательница-спортсменка.

В отделении, куда она приволокла мальчишку за ухо, на нее глянули с удивлением и нескрываемой тоской. Наталья Ильинична уже стала и тут знакомым человеком до таких мельчайших подробностей, что от нее мечтали лишь поскорее избавиться.

— Нет! — громогласно вскричала она, хорошо представляя себе опасные желания и гнусные настроения стражей порядка. — Вам так просто от меня не отделаться! Сначала допросите вот этого поросенка!

— Я все скажу! Отпустите меня, тетенька! — ныл цыганенок. — Ухо отвалится…

— Главное, чтобы язык у тебя не отвалился! — топнула ногой Арбузова. — Выкладывай всю правду, а то пытать буду! Огнем и бичом! И я тебе никакая не тетенька, а бабушка!

И она приблизила к мальчишке багровеющее гневом лицо.

Парень перепугался не на шутку и с мольбой глянул на вялого дежурного милиционера, хотя еще три дня назад удирал от него резвым олененком.

— Вы что-то перебарщиваете, мамаша! — нехотя заступился дежурный. — Пацан-то здесь при чем?

— Я сама знаю, что делаю, сыночек! — отрезала детективщица. — Бери бумагу и пиши протокол допроса!

— Чего-о?! — вытаращил глаза мент.

— Он даст показания! — торжественно выкрикнула Арбузова.

И цыганенок их действительно дал.

Нину нашли в тот же день, здоровую, но в невменяемом состоянии: она ничего не помнила, ни на что не реагировала и на вопросы отвечала с трудом. Даже родных узнала не сразу.

— Опоили! — вскричала Арбузова и прижала Ниночку к своей мощной груди. — Наркоманку хотели из тебя сделать, Нинон! И продать в бордель! Конечно, такую красавицу! Всюду на земле продают женщин в гаремы, а негров — в гарлемы. Плантаторы проклятые! Ничего, у меня есть отличный врач-нарколог. Он все последствия уберет. Ну, погодите у меня, смуглолицые!

Но «годить» оказалось некому. Нину нашли в безлюдном месте, которое, правда, указал цыганенок. И сам паренек, на которого, надо прямо сказать, милиция не сильно обращала внимания, исчез без следа. Он дал стрекача, едва детективщица ослабила за ним свой контроль.

— Упустили! — закричала она, обнаружив пропажу. — Главного свидетеля преступления проморгали! Работнички! Ботвы не рубите!

— Вы, мамаша, поаккуратнее выражайтесь, — равнодушно посоветовал один из милиционеров. — Упустили… Работнички… Ботвы… Толку с него, с пацана этого…

— Да он бы вас прямехонько вывел на других! — возопила писательница. — И вы поймали бы банду! Вас бы наградили за это!

Милиционеры дружно хмыкнули.

— Наградили бы, как же, дожидайся… — сплюнул один из них. — А банд этих — как мух на помойках… Всех не пересажаешь…

— Нельзя так рассуждать, ребза! — закричала Арбузова, потом увидела сметанно-белую, качающуюся Ниночку, ее подавленных родителей и взяла все на себя. Как обычно. — Сарынь на кичку! — гаркнула она. — Свистать всех наверх! Берем таксо и везем Нинон прямо к моему доктору. Вперед!

И все безмолвно подчинились. Как обычно.

— Ну баба! — восхищенно присвистнул ей вслед милиционер. — Вот эдакую бы в министры… Бегает, как Савраска.

— Скажешь тоже! — возразил другой. — Она в министрах такое напортачит, ввек не расхлебаем… Пусть лучше у себя на кухне командует.

— А твой козел Александр, представь, Нинон, даже пальцем о палец не ударил! — тем временем кричала Наталья Ильинична, шагая к шоссе и прижимая к себе безучастную Нину. Ее родители плелись следом. — Не искал тебя, а сидел дома и изобретал свои дурацкие никчемные компьютерные программы! Кому они нужны, когда пропал человек?! Тебе надо с ним расстаться навсегда. Паразит! А жениха мы тебе найдем, не печалься. Получше твоего прежнего компьютерного гения! У вас вообще был не роман, а так себе, брошюрка! Жалкая и затрепанная!

В чем-то она была права…

— Пора мне. Где имение, а где наводнение… — вздохнул Потап.

С одной стороны, он очень хотел остаться и поглядеть, чем дело закончится, хотя ничего хорошего здесь не просвечивало, но, с другой стороны, Лора стояла грозным часовым перед его глазами, и призывала, и повелевала немедленно вернуться.

— Пора мне, ребята, — повторил Потап. — Хорошо с вами, но надо ехать. Поедим и поедем. Зовет она…

— Родина-мать? — усмехнулся Николай. — Я подброшу тебя до вокзала. И вернусь. Очень скоро. — Он мрачно посмотрел на брата. — Ты, Всеволод, думай головой, чего делаешь, чего хочешь и чего добиваешься.

Ниночка пошла их проводить.

— Мне было так приятно познакомиться… — начала она.

— Мне тоже, мне тоже… — заверещал в ответ Потап.

Николай ехидно фыркнул:

— Вежливость — очень лживая штука. Из вежливости врут так часто, что почти не замечают этого. Я вернусь, — грозно повторил он. — И разберусь тут с вами… Ситуация матовая.

Потап подумал, что надо бы остаться, защитить растяпу Севку от брата, и всех остальных тоже, но Лора… И потом эта Наталья Ильинична — она в обиду никого не даст, и Николай против нее — слабак слабаком.

И Потап уселся в машину Бакейкина-младшего.

Молотил дождь. Нудел без конца и края, осенний, тусклый, надоевший, хотя начался всего каких-нибудь полчаса назад…

— Он такой тяжелый человек, что надо хорошенько подумать, прежде чем спросить у него, который час, — объявила Арбузова после ухода Николая. — Я о вашем брате говорю, юноша! — Она наклонилась к Севе. — Ему все равно, что продавать: книги или ботинки. Лишь бы прибыль. Он — один из страшенных экземпляров человеческой плесени, которая внезапно прорастает тут и там. Как это вас, поэта, существо ранимое и тонкое, угораздило такого заиметь?