Ирина Лобановская - Бестолковая любовь

Юля снова помолчала, осмысливая услышанное.

— Некоторые писатели-мужчины очень точно изображают психологию женщин.

— Да, вот, кстати, тот же Бергман — у него обычно главная героиня — женщина! — вспомнил Сева.

Было минутное замешательство, а потом Юля просто и непосредственно спросила:

— А что написал этот самый… Бергман?

Сева смутился:

— Приеду — расскажу. Что еще нового?

— А я тут сотрясение мозга заработала… — прошелестела Юля.

— Опять?! — ахнул Сева, вспомнив про Будду.

Юля входила в вагон метро, а ей навстречу — какой-то выпивший или обкуренный гопник. Они так неудачно наткнулись друг на друга… И он просто отпихнул Юлю сильной рукой в сторону: мол, не мешайся, с дороги!.. Но она, тонкая сигаретка… Отлетела на полтора метра и головой долбанулась о стенку вагона. Какой-нибудь здоровый тип на ее месте потер бы себе затылок и спокойно поехал дальше, а на стенке отвалилась бы краска. А Юлька сразу осела возле стенки. Правда, поднялась быстро и с помощью сердобольных пассажиров добралась до своей станции.

Только этим дело не кончилось.

Из-за ремонта в учебном центре Юле делать стало особо нечего, и она отправилась прогуляться на Воробьевы горы. Где на нее, зазевавшуюся, налетел велосипедист, тоже какой-то гопник, и свалил с ног…

— Ты когда приедешь? — печально повторила Юля.

— Скоро, — пробормотал Всеволод. — Это не вопрос…

Провожали братьев дружно и весело.

— Юноша, вы молоды, но мудры, а мудрость всегда обречена на неблагодарность окружающих, — неожиданно изрекла Арбузова. — Вы знаете, в каком возрасте умер царь Соломон? В тридцать семь лет! Вы удивлены? Почему-то все всегда уверены, что мудрец из мудрецов Соломон умер, увенчанный сединами, в глубокой-глубокой старости. Сам образ этого царя у нас ассоциируется с имиджем некоего старца. А оказывается — ушел совсем молодым… Хотя такой был мудрейший…

— Не! Севка в тридцать семь не умрет, — заявил Николай. — Я не позволю! А почему он мудрый?

— Потому что не купил себе машину! — огорошила всех детективщица. — С ней — сплошные проблемы! А без нее живи себе спокойно… Киньте в меня помидором, если я не права.

Они говорили о Севе так, словно его самого здесь вовсе не было.

— Ну да! — хмыкнул Николай. — Севка как раз собрался покупать себе русское «рено» — то бишь замечательную машинку «Ока». На другую денег нет. И говорит мне: «У «Оки» масса преимуществ. Навряд ли ее угонят, а меня не будут третировать гибэдэдэшники. Уж придираться к водителю «Оки» — полное извращение, до него даже они не опустятся».

— А если заводить собаку — то йоркширского терьера. С ним не надо гулять, — перебила его хозяйка. — Я вот печенкой чувствую, что тут не так все просто и есть какой-то подвох, о котором мы не знаем. Ведь если Йорк — столь удобная во всех отношениях собачка, почему же ее редко заводят многочисленные собачники? Нам бросается в глаза положительная сторона, но явно существует перетягивающая ее отрицательная — это закон жизни. Кофе хотите? «Маккона»!

Николай скривился.

— Совсем забыла, что вы кофененавистник! — радостно крикнула Арбузова.

Сева складывал вещи и подарки от Мухина и Ниночки. Ве Ве преподнес братьям книги любимой жены, а Нина принесла поэтический сборник своих земляков. Будет что читать Юле!

— Так вот, насчет «Оки», — продолжал Николай. — Что может быть проще ее! Стоит копейки, маленькая, удобная, никто не угонит, ГИБДД придираться не станет, плюнет — все верно. Но мне пришлось брату, наивному дураку, объяснять: если так все на первый взгляд удобно, почему мало кто ездит на этой «Оке» и при первой возможности все меняют ее на другую машину? Да потому, что по городу вроде Москвы на «Оке» ездить — риск для жизни в квадрате. На ней хоть каким боком куда чуть воткнешься — и она для тебя станет готовым гробиком. Вот где собака зарыта! Так что не покупайся на кажущуюся доступность и удобство. Как и в случае с вашими йорками.

— Молодой человек, а как вас звали в школе? — вдруг спросила Арбузова. — У вас было прозвище?

Николай хмыкнул:

— А как же… Обязательно. Меня звали Собака Баскервилей.

Она тотчас деловито его осмотрела и заявила важно и серьезно:

— А похож! Ну точно — чем-то похож! Вовчик, посмотри! Определенно крупная такая собака Баскервилей! Нинон, а ты как считаешь?

Ниночка сидела молча в углу и безразлично смотрела в окно.

— Дорога плохая… Дождь… — сказала она. — Скользко… Мокро… Ехать опасно… У несчастий всегда очень компанейский, на редкость коллективный характер.

— Ага, ты хочешь, чтобы они остались! — вскричала Арбузова. — Я угадала! Баскервильчик, как вам нравится подобное предложение?

— Работа у меня… — начал Николай.

— Знаем, матрешки! — весело прокричала хозяйка. — Уже слышали много раз! Вы о них, любимых, без конца талдычите. Но они подождут!

— Земля круглая, все равно сюда вернетесь, — неожиданно вставил Ве Ве. — Вы слышали байку про разум и сердце? Некоторые люди пробуют умом создать себе сердце, некоторые наоборот — сердцем создают себе ум, и они, как ни парадоксально, поступают намного правильнее первых, потому что в чувстве скрывается гораздо больше разума, чем в разуме чувства.

— Вовчик, ты у меня философ! — Писательница бодро ударила ладошкой о ладошку. — Ну, пора!

Нина встала, молча и отрешенно протянула братьям неживую руку — сначала старшему, потом младшему. Словно с их отъездом в ее жизни что-то обрывалось, уже в который раз…

Новые люди, успокаивала она себя, интересные, необычные… Со своими закидонами и заморочками… Разве она их знает, этих людей? А они ее? Ну и не надо им ничего знать. Им и так хорошо. То есть ей… Было хорошо… А сейчас плохо…

Заверещал Севин мобильник. Николай подозрительно глянул на брата:

— Это еще кто?

Сева пожал плечами и ответил. Звонила Юля.

— Сев, — сказала она робко, — тут я нашла под твоей дверью записку… Извини, я ее взяла, иначе она бы пропала… Это от Кати. Она не догадалась положить в почтовый ящик.

— Читай, — велел Сева.

Юля помялась:

— Ну… Вот… Она грязная такая, смятая, да… Тут несколько слов стерлось… И ошибок много…

— Читай, — повторил Сева.

Все деликатно отвели глаза, кроме Николая, который бурчал себе под нос что-то мрачно-угрожающее.

— «Я ухожу далеко, — медленно начала Юля, — не повидаемся больше… Не вернусь… Да и тебе жить надо без меня… Что нам вместе делать… Я все думала-думала, как оно выйдет… Тебе стихи писать надо. И брат у тебя… А я пойду…»

Она замолчала.

— Это все? — спросил Сева.

— Все, — прошептала Юля.

— Спасибо… Я скоро приеду… Как насчет новой стрижки?

— Сделаем, — оживилась Юля. — Это всегда пожалуйста, да! Ремонт почти закончился. Пока!