Ирина Лобановская - Неземная девочка

— Мы этой мымре устроим РОДы! — мстительно сказала Марианна.

— Что?! — изумилась Дуся.

— РОДы — разговор, объяснение, драка! — объяснила Марьяшка. — Новая аббревиатура. Не слыхала еще?

Они вошли прямо в кабинет Вероники, не без труда пробившись сквозь охрану. Но уже поднаторевшая в жизненных баталиях и перипетиях Марианна умело вновь распорядилась фамилией мужа, чем ошеломила малость дубоватого охранника, заставив его долго ломать свою тупую голову над загадкой: кто же такой этот всесильный Митрошин? И протащила за собой Дусю.

Вероника, увидев их, побледнела и в упор уставилась неподвижными рыбьими глазами.

— Зёма, привет! — сказала Марианна, усаживаясь без всякого приглашения. — Это ведь тебя так прозвали? Ну, Зёма ты и есть! Самая настоящая!

Дуся взглянула на Марьяшку удивленно. Откуда она выкопала эти сведения?

А Марианна, гордясь собой, продолжала начатую игру:

— Так зачем ты, Зёмка, нашу Нину так подставила? Ведь это твоих рук дело! Ну и еще Фильки, конечно. Но с ним Олег сам разберется.

— А затем! — вдруг крикнула покрасневшая Вероника и вскочила. — Затем! Он любил ее! Ее одну! И вы это прекрасно знаете!

Дуся машинально опустилась на стул и посмотрела на сжавшуюся, как папиросная бумага в кулаке, Марианну.

— Его уже нет… — прошептала Дуся.

— Да, нет! — с вызовом ответила Вероника. — А что это меняет?

Марианна и Дуся молчали. Слишком долго для тех, кто мог дать ответ. И Вероника уже почти торжествовала. Пришли! Заступницы! Сами с ума сходили по Борису… А не знали даже того, что он всегда любил только одну — эту Нину…

— Верно, любил… Все-то ты знаешь… Ну и что? — наконец медленно отозвалась Марианна. — А мы любили его… И ты правильно заметила: это ничего не меняет в наших отношениях. Тебе не понять… Говорят, что женщина всю жизнь любит первого мужчину, но памятью, а не плотью. Память — это наш самый страшный судья, наш бич и наше спасение. Три в одном… А жизнью мы все давно ошпарены… И ты, и она, и я… Ну и что? Что из этого?! У каждого человека есть долг. Тем человек и отличается от животного. И если мы не желаем иметь никаких обязанностей ни перед кем, то сами превращаемся в зверье. А кого он там любил… Не твое это дело, Зёмка, копаться и ковыряться в чужом грязном белье! У тебя в башке с детства неурожай!

— Я хочу задать вам один вопрос… — еле слышно сказала Вероника.

— Задать вопрос, разумеется, можно, но на него, разумеется, можно и не ответить. Знаешь, Борис часто повторял: «Ненависть ненависти рождает любовь, а сомнение сомнения — познание». И еще: «Превосходная должность — быть на земле человеком». Дошло? А жизнь… Она должна быть построена по типу оркестра: пусть каждый честно играет свою партию, и тогда все будет хорошо. И еще… Насчет этих твоих вывертов с Нинкиной квартирой… Отомстить надумала? Ты запомни на будущее, мстительница: никогда не бросай копье, если у тебя не хватит сил отразить ответный удар. А то, что устраивают люди, часто расстраивают обстоятельства. Или другие люди. Поправь трусы, боевитая! Опять вылезли из-под брюк!

Марианна встала — худая, длинная, напряженно вытянувшаяся вверх. Вслед за ней поднялась и Дуся. Вероника, покраснев, смущенно заталкивала край трусиков под джинсы.

— Странное дело, — монотонно заметила Дуся, — самые естественные вещи вгоняют человека в краску, а подлость — никогда! И во всяком звании всегда обязательно найдется своя сукина дочь!

— И сукин сын тоже, — добавила Марианна.

Юлия Ивановна, толком не понимая всего случившегося — да ей всего и не рассказывали, опасались за ее сердце, — чувствовала нехорошее.

— Звездочка моя… — тревожно бормотала она, — какая-то беда у тебя… Я же вижу…

— Нет, бабушка, — бодро отзывалась Нина. — Тебе кажется. У меня все в порядке.

Но старое, измученное жизнью сердце Юлии Ивановны не выдержало. Ей снова стало плохо.

Нина в полуистерическом состоянии колола в вену, никак не могла попасть и нервничала все сильнее. Тамара Дмитриевна помогала, как умела, и твердила:

— Не волнуйся… Ничего… Все обойдется…

— Нет, не могу! — закричала наконец Нина. — Мама, вызывай «скорую»!

До приезда врача Нина начала плакать.

— Это я во всем виновата, мама… Это я вас втравила в эту историю с квартирой! Вы не хотели и не собирались!

— Не казнись, доченька, не надо! — повторяла Тамара Дмитриевна. — Забудь об этом! Как вышло — так вышло. Ни в чем ты не виновата…

— Мама, я постригусь, — неожиданно прошептала Нина.

Тамара Дмитриевна удивилась. Это желание было явно несвоевременным.

— Зачем? Такие волосы… Жалко. — И погладила дочь по голове.

— Ты не поняла… Я в монастырь хочу уйти. Эта жизнь… Она не по мне…

Мать бессильно опустилась на табуретку.

— А как же мы с бабушкой, доченька?… В дверь позвонили.

Приехавшего молодого врача зареванная Нина буквально за руку втащила в квартиру.

— Скорее, доктор! Бабушка умирает!

Он неторопливо прошел в комнату и осмотрел забросанный ампулами стол.

— Вы медсестра?

— Врач я! — закричала Нина. — Терапевт! Только сделать уже ничего не могу! Помогите!

Врач присел на стул возле диванчика Юлии Ивановны…

Через полчаса Нина провожала его, не переставая плакать уже от благодарности.

— Спасибо, доктор, — непрерывно повторяла она. — Спасибо…

Рядом точно так же растроганно плакала Тамара Дмитриевна.

Врач взглянул на Нину:

— Меня зовут Алексей.

Алексей Демьянович, вспомнила Нина. Как он там? Алексей — человек Божий…

— А я Нина…

Он улыбнулся:

— Нина… А когда у вас выходной? Небось вызовов миллионы?

— Нет, я теперь в клинике… Недавно перешла. В Первую градскую.

Алексей просиял:

— С бабушкой будет все хорошо… Я загляну через три дня, в свое дежурство. А что вы делаете в субботу?

Нина недоуменно и внимательно всмотрелась в его лицо. На высоких скулах, очевидно неловко расцарапанных бритвой, остались кровавые бороздки, светлые длинные пряди нежно прильнули к худым щекам… Узкие усталые глаза переполняло тревожное ожидание ответа.

— В субботу? В субботу я свободна…

…Над Николо-Архангельским метался холодный ветер…