Ирина Лобановская - Жду, надеюсь, люблю...

Слава в который раз сдержался. Но обиду затаил. Кто он такой, в конце концов, этот очкастый Вантос, не представляющий себе, что брату приходилось делать?! Например, выбегать посреди глухой ночи из института в окружавший его густой сумрачный парк, заслышав звук включившейся сирены и вооружившись баллончиком? Труд охранников — серьезный, надо следить за порядком и в здании НИИ, и на территории всего парка. Но эти люди, с точки зрения Ваньки, — бездельники. Потому что — пролетарии, вахлаки, вон, матом ругаются, ужас какой! Да еще водку жрут. А он, Иван, стало быть, — человек интеллигентный, культурный, настоящее дело делающий и имеющий право так вот снисходительно, с высоты своего величия, прокомментировать отстойную прошлую жизнь старшего брата-мужлана, не скрывая своего сарказма по поводу ее отстойности.

— Любого идиота, — назидательно изрек Ванька, — такого как твои охранники, сантехники, электрики, можно научить ремеслу, если раз двадцать — тридцать повторить одно и то же. Тут ума не надо.

Иван презирал старшего брата и его знакомых.

В преддипломный год Славу стал упорно осаждать сын дядьки Макара. Однажды он подкараулил Славу прямо возле дома.

От стены вдруг отделилась высокая мужская фигура, чересчур темная, неясная и огромная в синем февральском рассвете, и Слава опасливо тормознулся, мгновенно нащупав в кармане газовый баллончик.

— Привет! — сказал ожидающий. — Не узнал? Вадим.

— А-а-а! — облегченно выдохнул Слава. — Привет! Чего тут пасешься? Зашел бы… Поднялся бы к отцу…

— Отец меня видеть не желает, — мрачно сообщил Вадим. — Сам знаешь… Вчера ему звонил в очередной раз, перепроверял. Думал, может, помягчел старый дурак… Да ни хрена!

Слава смущенно помялся на снегу. Чувствовал себя без вины виноватым.

— Ты с ним не потолкуешь? — попросил Вадим.

— Да я уже пробовал, — неуверенно отозвался Слава. — И не раз… И тетка тоже… Он и слушать нас не желает! Талдычит свое: «Квартира моя, деньги мои, вещи мои!» Прямо скупердяй какой-то, Плюшкин!

— А дети не его, — хмуро закончил Вадим. — К чему это все твердят о родственных связях да о родной крови?! Нету их, этих родных кровей! Нету и никогда не было! А ты… — Он вдруг глянул на Славу с откровенной ненавистью, такой жизнестойкой, что Славе стало нехорошо — вновь проснулся давно дремавший страх, поднял голову и злобно оскалился. — Ты заменил отцу меня! Любимым сыночком стал! Вот если бы тебя не было… — Он опомнился. — Ладно, прости… Ты ни при чем… Что это я…

Слава сжался.

— Ты позвони мне завтра вечером… Я попробую опять поговорить с дядькой… Он упрям по-стариковски, это бывает. И никак его не переломишь…

— Да уж, скорее он переломает всех нас! — язвительно и горько засмеялся Вадим. — Опыт жизни, опыт жизни! Тоже навязшая в зубах фразочка! Люди — они исключительно фразеры или фразисты! Какой там опыт?! До тридцати лет ты его как дурак набираешься, стараешься, накапливаешь, а дальше — совершаешь сплошные ошибки. Одну за одной! Тоже как дурак… Ладно, пойду я… Пока!

Он махнул рукой и поспешил к белой машине, спрятавшейся в тени дома.

— Ты позвони! — расстроенно крикнул ему вслед Слава.

Вечером он решил опять поговорить с дядей. Но тот, едва услышав о сыне, грубовато отрубил:

— Больше не возникай, Вячеслав! Лучше читай книжки свои арабские! Были дети — да сплыли! И вспоминать о них не хочу! Они отца не уважали, не ценили, жили как хотели, ну и я теперь живу по-своему и в свое удовольствие! Как аукнется!

Вадим позвонил через два дня.

— Ты не отчаивайся… — неловко начал Слава. — Я буду пытаться еще…

— Спасибо, заботник, — иронически бросил Вадим. — Очень тебе признателен… Только ничего из этого не выйдет, понятно давно. Сын у меня родился… Внук, стало быть, твоему дядьке…

Через неделю Вадим позвонил снова, потом — еще и еще… Слава начал возмущаться, но старался сдерживаться — и Вадим ничем не виноват. Но отливалось все именно на Славе, так как Утконос начал злобиться и орать.

— Ты мне обещал! Тебе это сделать проще всего, — настаивал он. — Ты просто не хочешь мне помочь! Да и зачем тебе это? Не в твоих интересах!

В конце концов все закончилось настоящим скандалом. Нервно прислушивавшаяся к разговорам племянника тетка вошла в комнату и вырвала у него из рук трубку.

— Еще раз сюда позвонишь — убью! — заявила она пасынку.

— Да я сам вас всех скорее перестреляю! — весело пообещал Утконос.

На такой оптимистической ноте они и расстались.

На Истру выехали рано утром. Слава присматривался к компании. Один парень быстрый, угловатый, говорливый. Второй — невысокий, с белыми волосами, в очках ученого-математика. Напряженный, лишенный улыбки, но вид вроде цивильный, интеллигентный. Тэк-с…

Девица по имени Рита, полный отстой. Маленькая, худая, чернявая и меланхоличная. И невооруженным глазом видно: сложная. Сидит как пружина сжатая, струна натянутая. Фигурка точеная, но боишься приблизиться — ощущение, что сейчас эта сжатая пружина вдруг распрямится и тебе вдарит.

Зашуганная какая-то… Когда Слава видел этаких, у него сразу возникала мысль: тяжелое боевое прошлое… Глаза блестящие. И прямо-таки пронзающий насквозь, змеиный взгляд. Просто пригвождающий. Рита смотрела на Славу с нескрываемым бесцеремонным любопытством, и он невольно начал чувствовать себя неуютно и скованно. Типичная стерва, пришел Слава к печальному выводу. Фи… А нет ли у нее сестры?

— Нет, — пробормотала в ответ Рита. — А что?

— Да ты очень похожа на одну девушку, в которую я когда-то был влюблен. Она училась со мной в одной школе и, вероятно, потом погибла от наркотиков, — честно сообщил Слава.

Рита чуть не свалилась в обморок. Вот вам и змея! Вантос состроил смешливо-саркастическую козью морду.

Какие они все здесь нервные! На все так реагируют, словно явились из другого мира…

— Можем еще успеть съесть по стаканчику мороженого, — бодро провозгласил быстрый парень по имени Саня.

Слава в ответ засмеялся:

— А я бы сейчас мог и сто граммов выпить — утро еще холодное.

Не удержался… Ванька мрачно отвел глаза. Остальные промолчали, будто не услышали. Подползла электричка.

Рядом со Славой уселась, конечно, Рита и, как он и предполагал, тотчас затеяла разговор. Она прожигала взглядом, как сверлом. Смотрела прямо в глаза, не мигая, так пристально, что в Славиных глазах стало мутиться. И разговор ее не был похож на разговор. Скорее на допрос с пристрастием. Въедливый, без стеснения, без всяких церемоний. Прямой и сухой.

— Ты переводишь, я слышала? А какие книги? Их тебе дают или ты сам выбираешь? По какому принципу?

Вопросы сыпались дождем. Славе это все откровенно не нравилось. Он ждал нормального диалога.