Ирина Лобановская - Цена ошибки

Он позвонил, приглашая Веру в очередной раз прийти ему на помощь, и внезапно заявил:

— Да, Веруша, я ведь тут работу нарыл для твоего Димона. Управляющим одной элитки. Приличные люди живут, деньги исправно за все про все платят и вносят. А Димон будет тем домом управлять. В помощниках у него бухгалтерша, тетка неплохая, и еще одна дамочка. Станут вести дело на троих. — Предприниматель засмеялся, довольный сам собой. — Так что скажи там своему — пускай готовится к службе. Можно выходить прямо в понедельник.

Жизнь опять вернулась в свои ровные кисельные берега. И потекли молочные реки…

Игорь услышал в трубке так хорошо знакомый и так небрежно забытый голос Долинского и вновь оробел.

— Алло! Алло! — недоуменно повторял старый хирург. — Говорите, вас не слышно…

— Феликс Матвеевич, — неуверенно наконец выговорил Лазарев, — это вы?

— Ну да, это я, — ворчливо отозвался старик. — А это кто?

— Лазарев… — пробормотал Игорь.

— Васильич? — неожиданно обрадовался Долинский. — Неужели это ты, голубчик? А я уж и думать о тебе перестал… Запретил себе о тебе думать: баста — и все! Читал о тебе, читал, все читал… И по телевизору тебя видел. Ну что? Молодец ты, Васильич!

— Это вам спасибо… — пробормотал совершенно уничтоженный Лазарев.

— Ну и мне тоже. Куда же без меня? — засмеялся старый хирург. — А чего звонишь, голубчик? Дело есть?

— Дело… — выдохнул Игорь. — Феликс Матвеевич, можно мне к вам приехать? Поговорить…

— Да хоть сию минуту! — весело отозвался старик. — Мы теперь с женой вдвоем вечера коротаем. Дочка давно выросла, к мужу ушла. Внуки там. Двое… Да с зятем у нас не заладилось. Ребятишек редко видим, без нас растут. Ты запиши адресок, Васильич…

Через десять минут Лазарев торопливо сел в машину.

Дверь открыл сам Долинский.

— Ну-ка, ну-ка, дай мне на тебя полюбоваться, ученик! Каким ты красавцем стал! Прямо загляденье! Солидный, и седина к лицу.

— Да ну что вы, — засмущался, как ребенок, Игорь. — Старею, лысею… Вот, гляньте. — И он с готовностью наклонил голову. — И Сазонов туда же: и солиднеет, и лысеет.

— Ну, ребята, да чего вы в самом деле?! — возмутился старый хирург. — Лысеть вздумали! Безобразие! Разве так можно?! Молодые еще совсем. Вот посмотри на меня. — Он весело мотнул абсолютно лысой головой. — Нет, вы неправильно живете. Режим не соблюдаете, курите, поди, да и пьете тоже. Уж Борисыч всегда был этому подвержен. Нужно повернуть жизнь на сто восемьдесят градусов, тогда она станет совсем другой, прямо сиреневой.

Отчитал… Лазарев улыбнулся.

— Входи, голубчик, входи… Наташа, иди сюда! Ты помнишь Игоря?

Вышла хозяйка дома. И начались охи да ахи, возгласы радости и изумления, расспросы и вопросы, разговоры за чаепитием — в общем, все то, что неизбежно после стольких лет разлуки.

Долинский весело жаловался Игорю:

— Вот Наташа обожает надо мной изящно поиздеваться. Именно изящно. Ты сразу поймешь, в чем суть. На Новый год она мне говорит: «Феликс, садись за стол. Я тут тебе приготовила столько вкусного! Вот, например, орешки в шоколаде. А еще жареного поросенка. И купила копченой рыбки». Она у меня прямо настоящая изуверка!

Жена Долинского смеялась.

— А что ты, Васильич, справился с этими тремя страшными буквами — ЦМВ?

Это была аббревиатура цитомегаловирусной инфекции, злейшего врага трансплантологов. Считалось, что ЦМВ — один из основных патогенов, осложняющих трансплантацию органов. У пациентов, которым пересаживали почку, сердце, легкие и трансплантаты печени, ЦМВ вызывала множество синдромов, например лихорадку, лейкопению, гепатит, пневмонию, гастрит, колит… Период максимального риска находился где-то между первым и четвертым месяцем после трансплантации. Прием антиретровирусных препаратов иногда провоцировал острые осложнения. Вдобавок диагностику ЦМВ-инфекции невозможно было убедительно провести только по клиническим проявлениям. Требовалось выделение вируса из клинических образцов. Плюс необходимо проследить рост уровня антител в крови.

— Боремся, — усмехнулся Лазарев. — Она — со мной, я — с ней… Кто кого… Но пациенты живут…

— А наезды? — осторожно спросил Долинский. — Сильно тебя донимает эта пресса, голубчик? После того как начались разговоры о… Ну, ты сам знаешь о чем. ОМОН в больнице… Я сразу вспомнил о тебе. Хотел позвонить, да куда — не знаю…

Игорь опять покраснел.

— Васильич, у меня создается впечатление, что работает какая-то влиятельная оппозиция, направленная против нашей российской трансплантологии, делающая все, чтобы ее уничтожить. А эти газеты? Телевидение? Явная тенденциозность… Нападки, нападки… Похоже, их причины связаны с намерением ликвидировать в России некоторые наукоемкие области медицины и направить бюджетные и внебюджетные средства в зарубежные клиники. Хотя там стоимость трансплантации значительно превышает нашу, российскую. А ведь уровень развития трансплантологии отражает моральный, экономический и научно-технический уровень в стране, уровень медицинской помощи.

Лазарев молчал.

— Да у меня главная оппозиция теперь — в семье, — наконец выговорил он. — Майя ушла…

— Майя ушла?! — ахнули дружно Долине кие. — Почему?

Игорь помялся.

— Начиталась газет… Заявила, что я занимаюсь махинациями, аферами, темными делишками… Что она не желает жить с негодяем…

Самое смешное, что близки они с Верой так и не были… Никто бы не поверил в эту дичь. Сказали бы, что профессор опустился на старости лет до вранья. Но правда оставалась правдой. Даже если звучала противоестественно.

В ту единственную их ночь вместе, когда Лазарев дрожащими пальцами — великий хирург, блин! — с трудом справился с замком Поликарпыча, в душе не раз обругав ни в чем не повинного часовщика, в ту единственную ночь… Это даже рассказать стыдно. И никто не поверит. Но это правда.

Не очень прибранная квартира встретила их недружелюбно. Пахло пылью, в передней валялись высокие и грязные рыбацкие сапоги, в кухне, на самом краешке стола, Пизанской башней вытянулись немытые, опасно накренившиеся тарелки. Они не падали только потому, что уже давно и прочно прилипли друг к другу.

Чистюля Игорь поморщился. Но выбора нет.

Они почему-то на цыпочках, словно боялись кого-то разбудить, вошли в комнату и дружно сели на диван. Игорь прикоснулся к Вериным волосам. Нежные, слабые пряди… Такие родные и знакомые, хотя почти всегда плотно зажаты белой шапочкой…

— Вера… — сказал он. Она молчала. И ждала.

— Вера… — повторил Лазарев.

За стеной внезапно взревел телевизор и началась неистовая пальба — показывали боевик.

Вера тихонько засмеялась.

И вдруг в дверь позвонили. Они дружно вздрогнули.