Эллина Наумова - Мужчины из женских романов

Девушке оставалось лишь подвести итоги. Несмотря на то что одна героиня была домовитой, вторая шибко умной, а третья разудалой, они походили друг на друга в главном. Женщины эти хотели не подцепить любого и трахаться, не добиваться того, чтобы он отдавал им зарплату до копейки, – словом, «жить с мужчиной». Им необходимо было влюбиться в него. И они умели влюбляться. По современным меркам все оказались очень терпеливыми: заикались о равноправии, когда их пылкий герой-любовник слегка уставал. И недвусмысленно давал понять, что не прочь перевести отношения в безмятежное русло, то есть он везде, где ему надо, а подруга на работе и на кухне. Изредка может к какой-нибудь однокласснице сбегать, если успеет вернуться до его прихода. За такое ограничение свободы героиня Алексеевой потребовала брака, Аранской – занятия хозяйством, когда случится время и настроение, а не в качестве рабской повинности, Славиной – выхода в ресторанный свет и денег на тряпки, пусть и самые мелкие, вроде носовых платков. Они, в сущности, хором крикнули, что тоже имеют право выдвигать какие-то условия. А мужчина своим уходом ответил: «Со мной этот номер не пройдет».

«Именно, есть они, красивые внешне и богатые внутренне. И есть он, безликий, некий мужчина. Это и звучит парадоксально. Но словно один на всех». Света начинала понимать, что ее раздражало. Дальше пошло быстрее и легче. Человеку очень тягостно вносить самого себя в список неудачников. Кажется, слепому видно и глухому слышно, что он с ними одной крови, идет общей дорогой. Следовательно, и результат будет тот же. Но индивид, так его разэтак, утверждает, что совсем-совсем другой, путь у него свой и успех неминуем. Девушка оказалась способна на великое: она признала, что их с Димой ситуация типична. Не будет у них, в отличие от других и им на зависть, вечного праздника. Безумие избыточного, небывало прекрасного секса их неторопливо, но верно покидает. И надо как-то налаживать быт. И спрашивать себя, каковы вообще перспективы отношений. А ее просьбы не бегать так резво по маминому свисту и оградить ее от набегов его друзей сродни требованиям героинь «новых настоящих романов» жениться, быть более ответственным и что-то купить. Но на главный вывод, мол, стоит мне заговорить о неприятном, как он тоже уйдет, она не осмелилась. Подумала: «Какая я умница! Разыскала, да разыскала в самотеке, истории, понятные каждой женщине, волнующие любую из нас. Тиражи у моей серии будут космическими». «Блажен, кто верует»… Но вера должна дарить умением мирно глядеть поверх житейской суеты и нести облегчение. Не тут-то было. Существование уподобилось бессоннице в огромном ночном городе. Помнишь, что по таким-то адресам живут знакомые, но они разбросаны на многие километры, и до них не на чем добраться. Телефон под рукой, но звонить так поздно, будить людей неловко. Выйти одной и мотаться до рассвета страшно. А рядом твой мужчина, и его нельзя будить. Пусть отдыхает, он тут ни при чем, надо иметь совесть. И все зудит, как неуловимый комар над ухом, вопрос: «Почему я должна терпеть это одна? Потому что люблю его и жалею? Если и он тоже, должен обрадоваться, что его растолкали и молят о помощи. И, воодушевившись, помочь. Но я знаю, что Дима будет недоволен. И медлю», – шептала Света, ворочаясь с боку на бок на довольно жестком продавленном ложе. Кроме того, Дима вольготно разметывался, ей оставалось совсем немного места на краю. И утром она чувствовала себя плохо. Наверное, это тоже пора было обсудить. Все так просто – договориться, зайти в мебельный и выбрать недорогой широкий диван. Но почему-то это была неразрешимая задача. Свете очень тяжело давалось открытие, что у нее могут быть претензии к идеальному возлюбленному. Она готова была обвинить себя в эгоизме, черствости, во всем подряд. Но и это не приносило облегчения. «Напиться, что ли, для храбрости? – вдруг пришло в разболевшуюся от терзаний и недосыпа голову лучшей ученицы. – Выскажусь и больше никогда ни за что не переберу». Ей было невдомек, как она рисковала. Ни одному хорошему человеку, который предпочтет промолчать, чем случайно обидеть близкого, еще не удалось ограничиться единственным разом. Потому что не слишком приятных тем для общения становится день ото дня больше. И потому что отличники настойчивы, усидчивы, во всяком познании доходят до конца и спиваются чаще «двоечников по жизни».

Однажды мама вновь подрядила Диму охранять сон брата. Они со Светой наметили вылазку в кино, но пришлось отложить. И Виталик повадился без звонка являться пару раз в неделю с бутылкой – сидел часами, неопрятно ел, отвратительно хвастался связями с шикарными наследницами громадных состояний и бесстыдно приписывал себе успехи фирмы, унижая и Олега, и Диму. Тот посмеивался, и у девушки медленно возникла уверенность, что гость не врет. Только на правду нельзя было возразить этому похабному монстру. Более того, ясными намеками он давал понять, что за годы и годы накопил больше прав на Диму, его время и жилье, чем какая-то любовница за несколько месяцев. «У человека очень сложный период», – не дождавшись вопросов от Светы, напряженно объяснил ее все еще ласковый мальчик. А она, как замороженная, даже кивнуть не могла. Он успокоился и повеселел, чем только усугубил ее тоскливое состояние. Теперь получалось, что она его обманывала. Бедный Димка решил, что умная Светка все поняла про сыновний долг и мужскую дружбу. Но она по-прежнему думала, что Виталика пора гнать, дав по высокомерной, а когда напьется – слюнявой роже. А маме объяснить, что сын давно вырос и живет не один. Если младший настолько пуглив, его лечить надо, а не записывать старшего в няньки.

Однако гаже всего была необъяснимая беспричинная маета. Будто в душе кто-то не чужой возился, она должна была точно знать кто, но не могла припомнить. А спросить не у кого. Кошмар наяву. После скандальной вечеринки девчонки попрятали своих бойфрендов и затаились сами. Подруга тоже не требовала отчета о содержимом карманов Димы. Наверное, еще не доела и не допила со своим Герой всего, что унесла. Хозяйкой она была рачительной. С детства сыр и колбасу нарезала прозрачными ломтиками. Вино буквально капала в рюмочки. И смаковала, закатив глаза. А если какой-нибудь олух, как собака, глотал всего по кусочку, залпом опрокидывал в себя наперсток спиртного и преданно-больными глазами вымаливал добавку, она укоризненно наставляла: «Зачем ты жрешь? Ешь культурно».

Света тоже никому не звонила, не до них, своих проблем по горло. Зато пахала она, как рабыня, ближе всех оказавшаяся к садисту надсмотрщику. Отослала романы и составленные в безнадежные предутренние часы анкеты хорошим надежным знакомым. Сама написала подробные рецензии. Составила и отрепетировала перед зеркалом две речи – одна предназначалась для Нинель Николаевны и Павла Вадимовича (вы же были в моем возрасте и положении, коллеги), другая – для Пирогова (хуже, чем другие, эти произведения раскупаться не должны).