Мария Воронова - Уютная душа

— Просто я давно тренируюсь на рынке; там, если всех в кулаке не держать, без прибыли останешься. Вы тоже научитесь. Мобильный только не выключайте, и все нормально будет.

В приемном все уже было готово. Больных подняли в отделения, из реанимации выкатили резервные аппараты ИВЛ [6] ИВЛ — искусственная вентиляция легких. , в комнате дежурного врача сидели анестезиологи с интубационными наборами наготове.

Возле диспетчерской страдал нейроофтальмолог, который, оказывается, числился главным специалистом по боевым отравляющим веществам.

— Я окулист! — набросился он на Миллера. — Откуда мне знать все эти зарины, заманы, фосгены? Хоть бы предупредили заранее, методичку какую бы выдали!

— Давай махнемся. Ты будешь ожоговедом, а я военным токсикологом.

— А смысл?

— Я не понимаю ни в том ни в другом, так, может быть, ты хоть ожоги знаешь?

Они вышли на крыльцо — посмотреть, не везут ли уже больных, а заодно и покурить.

Стоял теплый осенний вечер, солнце давно закатилось, в белом низком небе едва виднелся узкий серп месяца. На улице гудели застоявшиеся в пробках машины, нетерпеливо позванивали трамваи, и казалось странным, что вот-вот этот обычный гул будет перекрыт воем медицинских сирен.

Окулист сжал в зубах беломорину с таким видом, будто хотел не выкурить, а съесть ее.

Хлопнула дверь, и на крыльце появился Криворучко.

Он пыхтел, шумно переводил дух и тут же притопывал от нетерпения, соображая, куда бежать дальше.

Валериан Павлович был выдающимся стратегом и энергичным тактиком. Другими словами, он мог придумать прекрасный план действий, а потом активно мешать его исполнению, лично контролируя каждую мелочь и внося сумятицу в ряды коллег, перестающих понимать, за что же они отвечают. И в этой атмосфере хаоса Криворучко чувствовал себя как рыба в воде.

— Ты чего тут прохлаждаешься? — набросился он на офтальмолога. — По агентурным данным, террористы применили химическое оружие, так что иди давай, листай справочники. А ты, Дима, можешь расслабиться, пожара там вроде нет. Ожоговые не предвидятся.

— Эх, зря я не поменялся! — пожалел офтальмолог. — Но, Валериан Павлович, что же мне делать? Я…

— Да ладно, успокойся! — Криворучко неожиданно захохотал. — Сейчас позвонили, дали отбой. Никакого теракта, просто конкуренты подложили в супермаркет хлопушки с сероводородом. Но потренироваться лишний раз не вредно.

Он взял у Миллера сигарету, затянулся и посуровел:

— Выяснилось, что никто ив вас не знает своих специальностей по гражданской обороне. А если бы, не дай Бог… Что бы мы делали после газовой атаки или пожара?

— Но существуют специализированные центры, — сказал Миллер. — Токсикология есть в Институте скорой помощи, в Военно-медицинской академии, еще в паре больниц. И ожоговых центров несколько. Туда пусть и везут.

— Избаловались вы, ребятки. А если на соседней улице трагедия случится, да еще в час пик, когда по всему городу пробки? Пока до Купчино довезут, только патологоанатом будет нужен. Время такое, что мы должны быть готовы ко всему.

Пообещав исправиться и овладеть искусством лечения ожогов, Миллер отправился в операционные, хотя Криворучко настойчиво приглашал его навестить начатую бутылку коньяка.

— Хочу посмотреть, как они там расконсервировали запасной блок, — объяснил Дмитрий Дмитриевич.

В оперблоке все выглядело непривычно. Широкий коридор оказался заставлен аппаратами ИВЛ, сломанными операционными столами, передвижными лампами и прочим барахлом, вытащенным из резервной операционной.

Теперь предстояло все поставить на место, и старшая сестра Ирина Анатольевна последними словами ругала Криворучко, который не разобрался в ситуации и заставил женщин заниматься тяжелой и бессмысленной работой.

— Классическая ситуация: не спеши выполнять приказ начальства, его могут и отменить, — засмеялся Миллер. — Зато нам закрыли прием до десяти вечера.

— Радость-то какая! — фыркнула старшая сестра. — Сейчас бездельем маяться, чтобы потом всю ночь ишачить! — И, показывая пример подчиненным, она налегла плечом на наркозный аппарат.

По стандарту, все медицинское оборудование оснащено колесиками и является передвижным. Но у этих древних приборов колесики давно проржавели, а кое-где и отвалились, так что транспортировка действительно была трудным делом. Оборудование отчаянно скрипело, оставляло на плитке пола глубокие царапины и норовило рухнуть на грузчиков поневоле.

Миллер вызвался помогать. Держась как можно непринужденнее, он пристроился в пару к Тане.

«Она совсем мне не нравится, — думал профессор, при каждом мимолетном прикосновении к ней ощущая волнение плоти, — то есть абсолютно не в моем вкусе. Хороший работник и приятный человек, но не секс-бомба».

Они взялись за операционный стол. Пытаясь сдвинуть с места этого мастодонта русской хирургии, Миллер смотрел, как на другом конце стола Таня морщится от напряжения, и голова его кружилась от желания…

«Поведу ее к себе, — решил он, — и будь что будет!»

Но пока он собирался с духом, переодевался, курил, Таня ушла домой. Миллер даже не успел попрощаться с ней перед ее курсами.

Оказывается, он был влюблен!

Клиника без Тани казалась ему пустыней, и Миллер, как подросток, считал дни до ее возвращения.

«Дело даже не в том, что она удивительно добрая и самоотверженная девушка, — думал он. — Мне хочется стать таким же, как она, хочется вновь полюбить мир. Рядом с ней мне удастся это сделать. Она потихоньку, исподволь, по капельке напитывает меня любовью к людям, как человека после долгого голодания начинают осторожно кормить — сначала по ложечке, потом еще и еще… Лишь бы ей было со мной хорошо».

Миллер намывал свои комнаты в коммуналке, стелил на кровать новое белье и ходил в магазин за хорошим кофе и шоколадом.

Первая часть воскресенья прошла за хозяйственными хлопотами. Вечером профессор начал размышлять, можно ли позвонить Тане на мобильный и пригласить ее в гости, или это неудобно.

«Она может обидеться, — думал он, понимая, что на самом деле боится сам. — Ведь по телефону всего не объяснишь. Вдруг она решит, что я просто хочу развлечься? Она ведь не знает, что я ее люблю. Говорят, что женщины всегда это чувствуют, но я очень сдержанный человек! Лучше завтра. Предложу ей отпраздновать окончание курсов. Черт с ним, сразу сделаю предложение. Женюсь! Какие могут быть игрушки?»

Миллер нервно похохатывал и боялся, что не дождется завтрашнего дня.

Утром он провел конференцию, сделал обход и отправился в оперблок. Тани нигде не было, и ему пришлось притворяться, что он пришел взглянуть на график операций.