Светлана Полякова - Белый кот

Как в детстве, как… в доисторическую эпоху, когда казалось, что ты никогда не будешь несчастен.

Потому что иногда случается день особенный, день, в который тебе непременно должно повезти.

Нет, он теперь не верит в чудеса и в грядущее обязательное счастье. Но он знает — есть состояние души, куда более важное для него в данный момент, чем счастье. Это — освобождение от боли.

Он выпил кофе, приготовил тосты — даже это нехитрое действие порадовало его, напоминая о том времени, когда боли не было вообще.

Включил приемник — какая-то очень старая песенка откликнулась сразу, помогая ему обновить свои чувства.

Выкурил сигарету, постоянно ловя себя на том, что улыбается и даже не думает отчего-то о том, что так вот, беспричинно, улыбаться нелепо и глупо.

Он старался не смотреть в сторону закрытой двери, ибо там был некрополь, город мертвых… Оттуда распространялся повсюду запах воспоминаний. Обычно он жил, вдыхая этот запах, отравляя им свою душу. Он находил в этом своеобразный вкус, но именно сегодня этот запах раздражал его. Он вдруг осознал, что его самого скоро не станет. Он тоже растворится, будет погребен в темноте этой комнаты-склепа, а это значит, что он никогда не увидит весеннего солнца. Он никогда не увидит ее, Женю.

— Пока я не разберу эту комнату, я не смогу жить. И она не сможет…

Сейчас ему казалось, что даже Тобиас не выдержал постоянного присутствия смерти — удрал, чтобы сохраниться.

Сегодняшний день показался ему вполне подходящим. Он все сделает — и тогда Тобиас тоже вернется домой.

Докурив сигарету, Александр встал и уже сделал шаг в сторону двери.

И в это время раздался звонок, заставивший его остановиться.

Ему снова стало холодно на какое-то мгновение.

— Нет, — прошептал он одними губами, пытаясь справиться со скверным ощущением дежа-вю, потому что так уже было. И день, напоенный солнечным светом, и радость внутри, неизвестно откуда взявшаяся, но такая сладкая.

И потом все это обрушилось, как рушатся нелепые карточные домики от дыхания… Чьего-то дыхания, которое вдруг оказывается гораздо сильнее тебя самого.

«Ты снова хочешь все это пережить?».

Руки невольно сжались в кулаки, сопротивляясь этой минутной слабости.

«Этот мир не приспособлен для такого чувства, как любовь».

Звонок повторился.

Он приказал себе: «Возьми себя в руки, черт возьми. Ничего не может снова произойти. Хотя бы потому, что хуже уже не бывает. Случилось уже самое скверное — и вряд ли…»

Открыв дверь, он все еще находился в плену собственных мрачных ощущений, но радость снова входила в дом.

Радость, которой он подсознательно боялся еще больше, чем своего прошлого. Потому что снова появлялось то, что он рисковал потерять.

— Здравствуйте, — сказала «радость», смущаясь и страшась собственной смелости. — Ничего, что я к вам… пришла?

— Ты меня подвезешь?

Он кивнул, чисто машинально, все еще думая о своем.

Ирина стояла перед зеркалом, подкрашивая губы. Она вытянула их трубочкой сначала, а потом облизнула — и Панкратову почудилось в этом невинном движении что-то вампирское. То ли губы были нового, модного оттенка — Панкратову казалось даже, что губы у Ирины черные, — то ли у Ирины в этот момент выражение лица было как у вампира, досыта напившегося крови.

— Знаешь поговорку? — спросила Ирина, повернувшись к нему. — Все, что ни делается, все к лучшему… Так что перестань хандрить. У меня такое чувство, будто я перед тобой страшно виновата. Это не так. А чувство все равно меня не покидает…

— А на месте моей жены что ты бы сделала?

Она слегка усмехнулась и подошла к нему близко-близко. Обхватив обеими руками его шею, посмотрела прямо в глаза и тихо сказала:

— Вот когда я буду на ее месте, я тебе скажу. А пока, друг мой, я не знаю. Я на одном полюсе, она на другом… Так что не знаю.

На одну минуту его затопила ледяная волна, ««…когда я буду», — усмехнулся он. — Она ведь и не сомневается, что станет моей женой. Интересно, откуда у нее такая уверенность? И еще — почему я невольно заражаюсь этой уверенностью и уже начинаю подчиняться ей, хотя совсем не хочу этого? И дело-то не в Женьке, нет…

Просто я не хочу. Не хочу, чтобы она была моей женой».

Иринины глаза были совсем близко. На одно мгновение они сузились, стали холодными, точно она прочла его мысли. Но тут же продолжила игру — взяла себя в руки, сделала взгляд теплым, понимающим.

Отняв руки, Ирина рассмеялась.

— Пошли?

Он все еще не мог справиться с наваждением — эта женщина парализовала его волю, и в такие моменты, когда он понимал это, ему становилось страшно. Как будто с того момента, когда они познакомились, Панкратов перестал существовать как личность. Стал всего лишь тенью. Или — еще хуже! — средством. Он не знал, чего хотела достичь эта женщина с его помощью. Он мог только догадываться, но догадка была банальной и тем ранила его еще больнее. Неужели он только так и может ею восприниматься — как средство удобства?

Он вспомнил ее улыбку там, в постели, тихий шепот, обволакивающий его, лишающий воли, уничтожающий его личность: «Мой повелитель…»

Повелитель. Именно этой фразой она пользовалась, достигая своей власти над ним. Парадоксальная женщина и — банальная женщина… Может быть, в этом ее секрет?

— Солнце мое, — проговорила она, и ее взгляд был холодным и жестким, как всегда в тот момент, когда кто-то отказывался подчиниться ее воле, — я тебя жду…

Он промолчал и вышел на улицу вслед за ней.

«Может быть, это какой-то чертов приворот? — подумал он. — Сейчас же все как с ума посходили… Ведь, если подумать, я ее совсем не люблю. Я люблю Женьку. Но тогда почему я покорно следую за этой женщиной, с которой меня ничего не связывает, кроме постели, и не может связывать, ибо мы принадлежим разным мирам? Или — все-таки одному миру?

Господи, — остановил он себя, — что со мной? Я что, в самом деле во все это верю? Нет. Все бред, и я нормальный, здравомыслящий человек. А Ирина просто очень сексуальна. В принципе это качество у Женьки отсутствует…»

И снова остановился, пораженный этой мыслью. Потому что и она была не его — ведь Женька влекла его к себе, только это было иным влечением — нежным, наполненным светом. А Ирина?

Темной?

«И почему мне все время кажется, что она читает мои мысли, — подумал он, оглядываясь. — Вот и теперь — она улыбается слегка, одними уголками губ, а глаза… Она смотрит в меня и видит насквозь, угадывая не только мысли. Она, мне кажется, знает, чего я от нее жду, и делает это… Мистика какая-то…»

— Давай быстрее, — попросила Ирина. — Мне еще на работу надо успеть… Сам понимаешь, мне приходится работать, пока…

И хотя она больше ничего не сказала, он догадался о продолжении фразы.