Аликс де л'Эн - Бестолковая святая

Я пыталась перекричать всех, уверяя, что такса только что пошевелила задними лапами и ее здоровью ничто не угрожает.

Точку поставил Пьер. Он появился из своей комнаты с газетой в руках (она не тянула на «культурное» алиби, слишком уж заспанными были глаза) и пробурчал: «Дорогая, если ты не понизишь уровень шума в этом доме, следующие двадцать номеров «Монда» я, пожалуй, прочту в кафе».

Решение, как всегда, нашла Жермена Крике. Складывалось впечатление, что записная книжка помощницы умирающих поистине неисчерпаема. Ее список детских психотерапевтов содержал не меньше десяти позиций. Нужен испаноговорящий? Говно вопрос! Два звонка — и милости просим! Когда Консуэло посоветовала мне — на английском — послать на консультацию не ее сына, а Поля, «чересчур агрессивного для своего возраста», я не вышла из себя, а сказала, что не понимаю, почему она так говорит. Да, наш сын коллекционировал кухонные ножи для мяса, да, его исключили из группы за строптивость, но не МОЙ сын безо всяких на то причин распял таксу на двери.

Переговоры прошли успешно. Чете Агилар предстоит провести весь завтрашний день в префектуре для подачи очередного запроса о предоставлении вида на жительство? Отлично, Жермена отправится к доктору вместо них, она ведь «почти член семьи, Адольфо прожил в моем доме неделю, и я могу говорить о нем часами!».

Я немедленно решила пойти с ними, чтобы дело не представляла убежденная детоненавистница. Какой бы чумой ни был Адольфо, я не имела морального права лишить его шанса избежать эвтаназии.

Психотерапевт выглядел как персонаж телефильма: здоровенные кулачищи, грудь, поросшая густой черной шерстью, словоохотлив, как вожатый ярмарочного мишки. Он пообщался с Адольфо наедине, дал ему поиграть полчаса — смотрел, как малыш ломает все привинченные к полу больничной игровой площадки пластмассовые игрушки, — и вынес приговор:

— Ну что же, уважаемые дамы, мне все ясно. Перед нами классический случай СРВГ.

— Значит, это не гиперактивность? — с облегчением выдохнула я.

— Еще какая, в два раза превышающая норму. Гиперкинезия, неустойчивость моторики, небольшие нарушения мозговой деятельности — другими словами, налицо все признаки синдрома расстройства внимания и гиперактивности.

— Как ему помочь, доктор?

— Несколько сеансов у психотерапевта, серьезная работа с родителями и, главное, курс лечения метилфенидатом.

Ничего себе заявочка…

— Надеюсь, этот препарат не из той же группы, что риталин?

Доктор изумился:

— Именно что из той же! В подобных случаях другие лекарства бесполезны. Можно, собственно, выписать и риталин.

— Об этом не может быть и речи.

После клинической смерти я стала адептом альтернативной медицины и ярой противницей аллопатии. Из нашего дома исчезли антибиотики, а парацетамол я давала домашним, только если температура у них поднималась до 38°, предпочитая лечить мужа и детей бабушкиными средствами типа масляных растираний. Сногсшибательного эффекта не добивалась, зато и травить никого не травила. И что же, теперь мне придется сказать родителям Адольфо, что их ребенку прописали риталин? Да у меня язык не повернется! Я читала статью о несчастных гиперактивных американских детях, которых накачивали наркотиками. И они стали зомби. Я никогда в жизни не соглашусь участвовать в подобном злодеянии.

— Но послушай, Полин, ты сама видишь, в каком состоянии находится этот мальчик. Я знавала людей, которых за меньшее запирали в психушке, — вмешалась Жермена.

Врач покивал, поглаживая волосатую грудь.

— Позволю себе заметить: для меня не прописать гиперактивному больному риталин равносильно отказу в инсулине больному сахарным диабетом. Решение должны принимать родители этого ребенка, а не вы, дорогая мадам.

«Сволочь. Мерзавец. Наверняка на корню куплен крупными фармацевтическими компаниями», — решила я, но сумела — молодец! — не взорваться.

— Вы правы. Решать будут родители Адольфо. Но никто и ничто не помешает мне высказать свои соображения, и я непременно это сделаю.

Я отвезла Жермену домой и вернулась в родные пенаты. Одной рукой я держала мертвой хваткой Адольфо, а в другой сжимала рецепт на риталин, собираясь отдать его супругам Агилар, но в последний момент засомневалась. Можно кое-что попробовать, прежде чем переходить к оружию массового уничтожения. Я спрятала рецепт в сумочку и попросила Пьера перевести мои слова Консуэло:

— Ничего серьезного. Для начала врач прописал гомеопатические средства. Я взяла на себя труд купить в аптеке шарики — ромашку и нитрат серебра. Не беспокойтесь, я проверила в Интернете: эти средства успешно испытали на питбулях.

В эту ночь я заснула со сладким чувством выполненного долга. Могла ли я еще месяц назад представить себе, до чего приятно бывает помогать ближнему?

Как и каждую неделю, продавец газет из киоска на Биржевой площади молча протянул мне номер «Модели» и, как обычно, сделал вид, что собрался вложить журнал в «Национальный доход», ха-ха-ха, шутка.

Сотрудники имеют право на бесплатную подписку, но мне нравилось ходить за «моим» продуктом. Кроме того, так я увеличивала объемы продаж и могла рассчитывать на бонус в конце года.

Я взглянула на обложку и с трудом удержалась от улыбки: портрет Пэрис Хилтон пересекал заголовок «Жозе Бове, каким вы его никогда не видели».

Меня часто поражал выбор заголовков для первой страницы. Как и большинство журналистов, я прихожу в бешенство, когда статью или хитрое расследование сводят к двум коротким словам: «Парочка воссоединилась!» Однажды я решила понять принцип действия машины, перерабатывающей тонкие идеи, и проникла на летучку «зацепки для обложки». Целых два часа я пыталась помогать коллегам придумывать заголовки одновременно краткие, конкретные, забавные и зазывные. Главным материалом того номера было исследование, посвященное новым продуктам для «красоты и здоровья». После бесконечных споров («Тонкая везде, кроме мозгов» — явный шовинизм. «Диета, увеличивающая ваш потенциал соблазнительницы» — косноязычно. «Стану стройной, если захочу» — слишком избито) меня осенило:

— А если назвать «Худеем по-особому»? — радостно выкрикнула я.

Так я поняла, что правильно озаглавить дамский журнал — весьма тонкое, отдельное ремесло и мне в нем ловить нечего.

Утро выдалось холодное, я была счастлива, и меня не слишком волновало, как бывший лидер крестьянской конфедерации отреагирует на соседство с крутозадой американкой, внучкой магната гостиничного бизнеса. Возвращение на обложку означало одно: двуглавое руководство благословило новую ПОП, что было важно само по себе! Я устроилась за столиком в «Бальто», заказала ромашковый чай — кофе без кофеина тоже плохо действует на нервную систему, даже если на банке написано «справедливая торговля», — и принялась за чтение. Начала я с первой полосы, наслаждалась каждой новой рубрикой, перелистывая страницу за страницей и не поддаваясь соблазну немедленно открыть «моего» Жозе Бове, хотя этот портрет был первым в длинной серии «доброжелательных и обогащенных смыслом» статей.