Аликс де л'Эн - Бестолковая святая

Об этой новой экуменической организации я узнала от коллег-новостников. В многочисленных статьях они расхваливали «разумную и безопасную — друзья Буд-Бога не имеют ничего общего с сектой! — альтернативу традиционным религиям. Конфуций, Христос, Будда, Иегова и Аллах подают друг другу руки». Поговаривали, что Жан Даниэль из «Нувель Обсерватер», Дени Жамбар из «Экспресс» и Франц-Оливье Жизбер из «Пуэн» на все лады поют им дифирамбы на тренингах по обучению позитивному мышлению. ««Модель» представлена впервые», — с улыбкой сообщили мне во время регистрации. Я с трудом удержалась от смеха, вообразив, как мое двуглавое начальство, с ног до головы в «Дольче и Габбана», едет поездом в Пикардию, чтобы пить чай с маслом из молока яка в обществе толкователей Корана.

На станции Буйар-сюр-Сомм мы направились к маленькой толстенькой блондинке, которая энергично размахивала табличкой с символами четырех основных религий. Крест, луна, полумесяц и звезда были изображены весьма художественно.

— Здравствуйте, я сестра Фуонг-Ожи, что значит «бамбук терпимости», — восторженно объяснила она, и голос у нее был приторно-сладкий, как у ведущей «Бинго».

Мы пошли следом за десятком товарищей по стажировке: мужчин было шестеро, женщин — четыре, всем хорошо за сорок. Все сели в фургончик, миновали две промышленные зоны и подъехали к Буд-Божью, как переименовали замок Конлон адепты ассоциации. Суровое крепостное строение XVI века располагалось просто идеально — в пятистах метрах от самого крупного в бухте Соммы коммерческого центра.

На высоком каменном крыльце нас встречал брат М. Тич Нан собственной персоной. Я приятно удивилась, обнаружив, что автор труда «Бог — твой друг» оказался крепким малым, как две капли воды похожим на диск-жокея Коэ. Говорил он с сильным пикардийским акцентом. Брат Нан предложил называть его Морисом — все к нему так обращались, а потом показал нам наши комнаты. Они оказались общими, никаких тебе «М» и «Ж». «Мы понимаем экуменизм очень широко», — сердечно улыбнулся гуру.

День прошел как сон.

Первым делом нам предстояло выбрать группы на уик-энд. Сетра Фуонг-Ожи посоветовала мне начать с сеанса медитации на ходу, она идеальна для приобщения новичков к «бескорыстию». На следующий день она сориентировала меня на занятия за круглым столом, самыми посещаемыми для группы «Поиск смысла: ответ в Нагорной проповеди?» («Наш бестселлер: мы ничего не продаем, но делимся всем», — пояснила она, разведя руки.) Жермене — та вкратце объяснила суть своей работы — сестра посоветовала заняться чем-нибудь другим:

— Сопровождение в последний путь умирающих само по себе есть великолепная школа бескорыстия, согласны?

Дуэнья выбрала лекцию «Открытие Корана» на субботу («Это будет чрезвычайно полезно, дорогая Полин, нация стареет, у нас в реанимации появляется все больше иммигрантов первого поколения. Прекрасные люди, такие непритязательные, держатся в высшей степени достойно!»). А на воскресенье — группу «Христианство и буддизм: какие мосты возможно навести?».

С первого занятия я возвращалась на карачках. В прямом смысле этого слова, потому что пятки у меня одеревенели от холода и болели от натоптышей. Я, конечно, догадывалась, что «медитация на ходу» предполагает перемещение на своих двоих, но никак не думала, что этому самому «перемещению» не будет конца и края.

Уж никак НЕ вдоль всей бухты Соммы.

И НЕ шесть часов подряд.

И НЕ под ледяным вездесущим дождем, который пробирался даже в нос и в рот. Друзья Буд-Бога считали, что медитировать нужно вслух, громко и на ходу, по сигналу колокольчика на шее руководителя. Происходило это каждые четыре минуты плюс те моменты, когда брат Ахмед входил в восторженный транс и углублялся в себя. Мы не понимали, почему у него на шее звенит колокольчик, и кто-нибудь тихо произносил мантру.

И НЕ со сжимающим кишки страхом ляпнуть какую-нибудь чудовищную глупость, когда подходила моя очередь называть тему медитации. Другие, куда более духовно продвинутые стажеры, знали кучу формул на иврите и на языке тибетских монахов, которые все тут же подхватывали. Мой запас пословиц был очень скоро исчерпан («Праздный мозг — мастерская дьявола», «Дают — бери, бьют — беги»), так что приходилось импровизировать. Никогда не забуду, с каким удивлением все молча на меня посмотрели, когда я выдала: «Э-э, как говорила сестра Шарон Стоун, «лучший любовник — женщина с пенисом»».

Но постепенно магия первого в моей жизни подобного эксперимента подействовала.

Когда я возвратилась в замок, мною владело головокружительное восхищение. Головокружительное в прямом значении этого слова, ибо пикардийская сырость пропитала меня до самой сетчатки, и перед глазами мелькали звездочки, крестики и полумесяцы абсолютно экуменического свойства.

В 19.30 гонг позвал всех на ужин. Трапеза проходила в молчании, таков был один из главных ритуалов Буд-Божья. Здесь шел обмен не словами, а ощущениями, эмоциями. Только полная тишина позволяет воздать должное взаимосвязи всех молекул содержимого наших тарелок и возблагодарить небо, землю, воздух и огонь за то, что они посылают нам необходимое топливо для движения вперед нашей телесной оболочки, — объяснил брат Матье.

Я ела обжаренную в сухарях брюссельскую капусту, выращенную на огороде замка, и сосиски, «добытые» в коммерческом центре («Всякий плод труда человеческого заслуживает нашего уважения», — гласил один из девизов организации), вознося благодарность пище. Она была не слишком вкусной, но прекрасно гармонировала с истощенными молекулами моего голодного желудка. Я почти ничего не видела и шаталась от усталости, пришлось отказаться от участия в тематической вечеринке с танцами («Пророки и семидесятые годы»). Перед тем как удалиться в спальню, я заметила Жермену: образовав с другими участницами группы Корана живую цепочку, она скандировала «Ма-ма-ма-ма-ма-гомет» на мотив «песни Мэ-ри-лин», группы Мартина Сиркуса.

Меня не смутило присутствие в соседней кровати стажера по имени Жерар, участника группы альтернативной гигиены. Я забралась в спальный мешок и, не успев досчитать до трех, провалилась в похожий на обморок сон.

Мне удалось расслабиться. Окончательно.

Это было потрясающе. И я тщетно искала менее затасканное слово, ибо только потрясающей можно было назвать лекцию брата Мориса Тич Нана, когда он три часа кряду комментировал Нагорную проповедь Христа, опираясь на Евангелие от Матфея, 5:1-12 и Евангелие от Луки, 6:20–26.

В детстве я ходила на уроки катехизиса и помню, что за словами «Блаженны вы» следовали другие — «Горе вам», и перечисление ужасных кар целому ряду людей, к которым, несмотря на юный возраст, я немедленно себя причислила. «Горе вам, кто радуется благам земным…», «Горе имущим…», «Горе сытым…» Все это было обо мне, я уже в двенадцать была капризной и испорченной. Учесть тех, кого во всех Евангелиях называют «блаженными», то есть бедных, униженных, попираемых, вызывала у меня чисто теоретическое восхищение, но, хорошенько все обдумав, я выбрала судьбу людей, которых в будущем ждало проклятие, и отказалась давать обеты.