Тереза Ревэй - Жду. Люблю. Целую

Наташа не могла прийти в себя. Следы разрушений были еще настолько явными, что у нее перехватывало дыхание. Под низким зимним небом все было серым и колючим. Поврежденные фасады домов с пустыми глазницами вместо окон, остовы зданий по всей длине каких-то неопределяемых улиц, где одни только старые таблички с готическим шрифтом на домах напоминали, что там когда-то жили люди, да кое-где следы лошадиных подков на пустыре, в который превратился Тиргартен. Утонувшая в тумане река отбрасывала металлические блики, делая Берлин еще больше похожим на город-призрак. Блестели трамвайные рельсы. Время от времени Наташе попадались женщины с котомками за плечами и мужчины с тачками. Ни автомобилей, ни автобусов. Пни, оставшиеся от деревьев, указатели на английском, русском, французском — трех языках завоевателей, словно литания: «Вы выходите из американского сектора».

Она видела фотографии, читала статьи в газетах и журналах, особенно обращая внимание на фоторепортажи Макса фон Пассау, посвященные блокаде, которые появились в журнале «Life». Один снимок, изображающий приземление на аэродроме Темпельхоф самолета С-54, который, казалось, пролетает над головами берлинцев, собравшихся на него посмотреть, даже поместили на обложку журнала. Но все равно она оказалась не готовой к тому, что увидела. Это был урок для начинающей журналистки: надо всегда рассчитывать только на свое восприятие. Смотреть на лица, ловить взгляды, изучать походку, замечать высоко поднятую голову или согнутые плечи. Ощущать тревожную атмосферу города в запахе угля и сырости, в опустившейся на него тьме, в приближающейся холодной зиме. Смотреть на суровые лица советских солдат за заграждениями, установленными на границах сектора. Видя их, Наташа всякий раз вспоминала мать. В одном месте она остановилась и подняла голову, чтобы проверить адрес. Гостиница выходила на Курфюрштрассе. Фасад был сплошь изрешечен пулями. Американский и английский флаги полоскались на древках. Сердце забилось сильнее. Именно в этом месте отец назначил ей встречу.

Несколькими часами ранее она встретилась с Феликсом. Его удивило ее появление. Он долго сжимал ее в объятиях и только потом показал ей свой магазин. Она обрадовалась, увидев, что ему удалось сделать за столь короткое, но быстро бегущее время, которое нельзя было тратить попусту. С тех пор как она сошла с борта самолета, она думала лишь об одном. Не требуя никаких объяснений, Феликс понял ее молчаливую просьбу и просто дал номер телефона.

Когда Макс поднял трубку, она представилась. Пауза была длинной. Девушка прижала трубку к уху и закрыла глаза. Она слышала его дыхание. Дыхание своего отца. Волнуясь, он наконец сказал, что хочет немедленно с ней встретиться. Она растерялась. Разве им не требовалась передышка в несколько часов, возможно, и в целую ночь, чтобы подготовиться к такой встрече? Его желание увидеть ее незамедлительно показалось ей провокацией, если только в Берлине время не течет по-другому. Здесь все было другое. Люди ходили по улицам так, словно сам город был сделан из картона. Не рассчитывая на опору. Наташа чувствовала, что ноги с трудом слушаются ее. Только одно имя было у нее в голове. Макс фон Пассау. И еще от страха у нее болел живот.

Трясясь от волнения, она вошла в освещенный свечами зал. Подсвечники и свечи отбрасывали тени на стены. Макс выбрал нейтральную территорию — бар отеля. Чтобы сохранить дистанцию? Или чтобы было легко уйти? Справа был маленький зал, почти пустой. Несколько сидевших на высоких табуретах военных весело переговаривались. Она села за стол спиной к стене, лицом к входу, как садятся те, кто боится быть захваченными врасплох.

Подсвечников не хватало, поэтому свечи были вставлены просто в горлышки бутылок. Она заказала шотландский виски. Вкус полей и туманов Шотландии. Вкус извне.

Увидев Макса, она сразу поняла, что он тоже волнуется. Его уши горели. Она поднялась, чтобы привлечь его внимание, но он и так уже заметил ее и подошел к столику. Воротник его пальто был поднят. Волосы, чересчур отросшие на висках. Испытывающий взгляд. Как не сравнивать себя с Ксенией Федоровной в этот момент? Не чувствовать себя неловко, растерянно? Не бояться еще больше разочаровать его и разочароваться самой?

Макс остановился перед дочерью, его улыбка была немного тревожной. В руках он держал «Лейку».

— Наташа, я очень взволнован. И счастлив тоже. Вы не знаете… Столько лет я ждал этой встречи!

Его голос оборвался.

Этого момента Наташа боялась больше всего с тех пор, как узнала, что Макс фон Пассау ее отец. Она видела его работы, она думала о том месте, какое этот человек занимает в жизни такой необычной женщины, как ее мать. Как только она решила встретиться с ним, она безуспешно пыталась представить их вместе. И только сейчас, глядя в его умные и искренние глаза, почувствовала, что переживает второе рождение. Ее жизнь стала течь в новом измерении. Получила новый оттенок. Теперь все будет по-другому, не так, как раньше. Она видела, что он смущен, но это не мешало ему мыслить здраво. И, конечно же, он был счастлив, да, он был счастлив встретиться с ней. Напряжение стало отпускать ее. Плечи опустились, затылок расслабился. Она была признательна ему за то, что он пришел, за то, что находился рядом.

— Не возражаете, если я сяду? И выпью вместе с вами, — он показал на свой стакан и добавил с улыбкой: — Думаю, мы нужны друг другу.

Макс положил фотокамеру на стул, снял пальто. Под взглядом Наташи эти его безобидные движения приобрели другое значение. Доставая из кармана сигареты, он увидел, что она смотрит на его руки, словно испуганное животное, готовое в любой момент убежать из страха, что ему причинят зло. Бессознательно он замедлил движения.

Его дочь была здесь. Перед ним. Светлые волосы, собранные в узел на затылке, слегка припудренное лицо, чуть заметная на губах помада, подкрашенные ресницы и брови. Плод его и Ксении любви. Молодая женщина. Высокая и стройная. На ней была длинная бархатная куртка зеленого цвета, украшенная бранденбургами, узкая черная юбка ниже колен, фетровый берет. Она обладала изяществом своей матери, но в то же время она была другой. Ее парижская элегантность была натуральной, естественной. Ничего лишнего или надуманного. Ее руки были без перчаток. Ногти, покрытые лаком. Пятнышко чернил, которое она напрасно пыталась стереть, так и осталось на пальце.

Она не нашла, что ответить на его первые обращенные к ней слова.

— Нам понадобится время, Наташа, — прошептал он с нежностью. — Вы видите, что я не осмеливаюсь даже говорить вам «ты». Мы совершенно не знаем друг друга, но я очень хочу узнать о вас все. По крайней мере, то, что вы сами захотите мне рассказать. Не будем спешить. Возможно, понадобятся годы, чтобы восполнить то, что мы потеряли.