Ширли Лорд - Сторож сестре моей. Книга 1

Ее труды не пропали даром. Он начал прислушиваться к ее мнению, иногда просил поприсутствовать на деловых встречах, если они происходили у них дома, и поделиться затем своими впечатлениями об участниках переговоров, или же спрашивал, что она думает о принятых решениях.

— Как ты считаешь, почему на самом деле Бенедикт разрешает тебе начать свое дело?

Людмилу удивил вопрос Александры, но она ответила честно:

— Чтобы побаловать меня. Он знает, что мне нравится заниматься косметикой. Когда я впервые упомянула о магазине, он сказал, что я выгляжу так, словно опять влюбилась. — Людмила застенчиво улыбнулась, припомнив, что произошло потом. — Он поинтересовался, какие у меня есть деловые предложения, и, когда на следующий день я представила ему их, он подарил мне договор об аренде на день рождения.

— Сколько, ты говоришь, у тебя будет работать косметологов?

— Для начала двое, хотя, если дела пойдут хорошо, я в течение года смогу снять еще один этаж наверху и расширить магазин.

— И ты собираешься представить растительный крем, изобретенный твоей семьей, забыла название, тот самый, что действительно помогает избавиться от морщин?

Людмила с трудом подавила желание рассмеяться. Елена Рубинштейн, отказавшаяся от приглашения на свадьбу, сделала ей намного более ценный подарок, чем ужасная эмалевая ваза, которую она прислала в контору Бенедикта с официальными поздравлениями.

Людмила по крупицам собирала бесценные перлы мудрости Мадам, и она никогда не забудет ее уроков. Сейчас она словно слышала голос Мадам: «Только запусти себя — и ты состаришься. Машся этим кремом постоянно — и эти ушасные морщины пропадут. Верю ли я в это средство? Конешно, я верю в него. Это старый фамильный секрет. Никто в мире не мошет сделать ничего, што сравнится с этим. Вот, дай я немношко помашу тебе руку. Ты чьювствуеш, какой он чьюдесный на ощупь, словно бархат? И такой отныне будет твоя коша, если ты будеш пользоваться кремом регулярно».

Что еще, по словам Яна, говорила старая ведьма, когда он спросил у нее, в чем секрет ее успеха? «Сначьяла тебе долшно повезти. Потом воспользуйся случьяем в своих интересах, и в дальнейшем тоше не упускай шансов, и работай больше всех».

Итак, все в порядке, она воспользовалась случаем. Один из самых влиятельных и богатых людей в мире увлекся ею. Она сыграла на этом. Она отказалась, несмотря на бедность и ужасное положение, уступить его требованиям — переехать в снятую для нее квартиру и стать его содержанкой; после аборта она настояла, чтобы он подыскал ей место где-нибудь, как можно дальше от него, и никогда не пытался снова с ней увидеться. Поскольку он не привык, чтобы его желаниям перечили, он последовал за ней на другой конец света, и она снова ему отказала. И вот она уже два года была его женой и собиралась воспользоваться новым шансом, начав строить свою карьеру, во имя чего была готова работать, как никто другой, хотя Бенедикт пока об этом не подозревал.

Людмила медленно открыла и принялась тщательно исследовать содержимое своей сумки точно так же, как это дюжину раз делала у нее на глазах мадам Рубинштейн.

— О, вот крошечный образец. — Она достала маленький тюбик и выдавила немножко крема на тыльную сторону протянутой руки Александры. — На ощупь он словно бархатный, правда? Смотри, как он мгновенно впитывается в кожу…

Александра потрогала свою руку кончиком указательного пальца.

— Да, — задумчиво согласилась она. — Действительно, напоминает бархат. Как он называется? Я хочу заказать тонну!

Людмила улыбнулась — к тому времени она уже сознавала, какое впечатление производит ее живая улыбка.

— В моей семье его называли «Hanacke Dozinky», что значит «праздник урожая»; это большие торжества в деревнях области Гана в Моравии, откуда родом мой отец. Иногда крем называли просто «кремом невест», так как он совершенно особенный, и мы берегли его для исключительных случаев. — Ни слова из того, что она говорила, не соответствовало истине, но ее речь нельзя было назвать экспромтом. Она репетировала свое будущее интервью прессе. Она тщательно подбирала каждое слово. И опять, ее благодетельница, мадам Рубинштейн, не ведая того — как бы она ни была разъярена, — научила ее кое-каким секретам, как лучше представлять косметическую продукцию широкой публике.

— Звучит совершенно очаровательно, — восхитилась Александра. — «Крем невест» — чудеснее не бывает, хотя, дай-ка мне подумать… — Она откинула голову на спинку кресла. — Тебе не кажется, что такое название может отпугнуть старых дев, которые нуждаются в подобном средстве больше всех? Почему бы тебе просто не дать магазину и крему свое имя? Людмила! Это необычное имя. В конце концов, если Бенедикт имеет к этому хоть какое-то отношение, ты станешь второй Еленой Рубинштейн или Элизабет Арден! — Она замолчала, а потом добавила с иронией: — Держу пари, он захочет, дорогая, чтобы ты использовала свое полное имя — Людмила Тауэрс, причем «Тауэрс» будет выведено огромными, четкими буквами.

Поздно вечером — а вечер выдался на редкость тихим и спокойным, и на небе сияла полная луна, — когда Бенедикт вернулся с работы, Людмила попросила Торпа накрыть столик на двоих на террасе, куда выходила их спальня. Внизу, до самого горизонта, простирался город, сверкающий тысячами огней.

— Оставьте все как есть, Торп. Я позвоню, когда мы закончим.

Ужин состоял из любимых блюд Бенедикта: простой, правда, приправленный специями, холодный суп, отменная холодная лососина и салат, сыр бри лучшего качества и бутылка «Поммери», стоявшая в ведерке со льдом.

Пока Бенедикт принимал душ, Людмила сменила костюм, в котором ходила на ленч, на одно из его любимых неглиже из светло-серого шифона, сквозь который ее кожа сияла, словно алебастровая.

Он выглядел усталым, и Людмила стала нежно массировать его шею и плечи, как только он сел за стол. Спустя несколько минут он сказал:

— Иди сюда.

Он притянул ее к себе на колени и, распахнув шифоновый пеньюар, скользнул руками по ее телу и накрыл ладонями обнаженные груди.

— Кажется, они налились… Да, налились. — Он поднес ко рту сначала один сосок, потом другой. — Романтический ужин затеян для того, чтобы сообщить мне новость, которую я до смерти хочу услышать? Ты, наконец, беременна, моя дорогая?

Она застыла. Хотя он постоянно задавал ей этот вопрос в первый год их брака, в последнее время он не заговаривал о беременности.

— Нет-нет, не думаю.

Он стиснул ее в объятиях.

— Я хочу, чтобы ты родила мне ребенка. Давай забудем про ужин и немедленно отправимся в постель. Я чувствую, что сегодня та самая ночь.

На миг она вышла из роли жены, молчаливо соглашавшейся со всем, что бы ни сказал или ни сделал ее муж. По-прежнему крепко прижатая к его пиджаку, она сказала: