Вера Колочкова - Добрая, злая

– Потому что дважды два – это все-таки пять, да?

– Ой, не мучай меня, Иван… У меня и без того в голове все перемешалось…

– Но ты хоть любишь его?

– Нет, что ты. Я тебя люблю, Иван…

Сказала – и испугалась. И зачем-то добавила шепотом, на выдохе:

– Очень, очень сильно люблю…

И снова застучало в голове испугом: не убереглась-таки, выпалила! И даже дважды выпалила! Зачем, спрашивается? Надо было в себе носить по старой привычке, и была бы эта любовь просто подспорьем для души…

Ойкнула, закрыла лицо руками, сжалась в комок. Чего натворила, идиотка несчастная… Он же сейчас непременно… Что-нибудь ужасное сделает! Обсмеет, прогонит… Надо встать, бежать отсюда быстрее! Почему, почему он молчит? Сидит, наверное, и смотрит на нее насмешливо… А, ладно, будь что будет!

С трудом отняла руки от лица, подняла голову. А он вовсе не на нее, а на огонь в камине смотрит. Сидит, задумался, и выражение лица такое отрешенное, будто под дых получил и в себя прийти не может. И то уже хорошо, что насмешливости на нем нет…

– Нет, ты не думай, я все понимаю… – залопотала извинительно, сглатывая густую слюну волнения, – и я ничего такого… Я и сама не знаю, как вырвалось… Просто со мной такое впервые, чтобы по-настоящему… Прости…

– Тихо, тихо, Сань… Чего ты? – вдруг резко отвел он взгляд от огня, глянул ей прямо в глаза. – Чего ты вдруг… прощения просишь? За что?

В следующий момент она и сама не поняла, что произошло. Колченогий стол от резкого движения его руки вдруг поехал в сторону, жалобно перебирая тонкими ножками по половицам, другая рука ухватилась за предплечье, с силой потянула к себе… Ее будто вынесло из кресла этой силой, упала к нему на колени, обхватила за шею… Какие крепкие, жадные, горячие у него губы, и сердце колотится так, что слушать страшно – вот-вот разорвется! Или это ее собственное сердце так бухает? А, да какая теперь, собственно, разница, чье оно, сердце… Пусть себе разрывается, теперь уж и умереть не страшно!

– Ты… Ты мой чертенок… Любимый!

Жаркий, задыхающийся шепот в ухо. И снова – горячие губы, и руки под рубашкой, и чертовы пуговицы – зачем их так долго расстегивать дрожащими руками, да, да, вот так, лучше оборвать к чертовой матери… А еще – неведомо откуда вдруг наглость взялась, подскочила с его колен, сама поволокла за руку на диван… Пусть, пусть что хочет о ней думает! У нее сегодня это впервые по-настоящему, должна же она знать, в конце концов, как это бывает – по-настоящему! Да, она тоже может быть женщиной, пусть некрасивой, нескладной, но – женщиной! И пусть он говорит про чертенка – любимого, пусть… Конечно же врет, наверное…

Ветром распахнуло фрамугу, ворвался в комнату шум дождя – сильного, ровного, победного. После такого дождя всегда проясняется небо от непогоды.

А огонь в камине – почти потух…

Занудное жужжание телефона лезло в их сонное объятие, накрывало смутной тревогой. Нет, кому так приспичило с настойчивостью? Подняв голову, она неловко пошевелилась, сунулась губами к его уху:

– Вань… У тебя телефон… Все звонит и звонит…

– М-м-м? – еще крепче обхватил он ее тяжелыми сонными руками, с силой прижал к себе.

– Телефон, Вань…

– Слышу… Сейчас…

– А вдруг что-то случилось? Он же звонит не переставая! Иди ответь!

– Ох, какая же ты зануда… – ласково пробурчал, встряхнув за плечи.

Встал, целомудренно обмотав бедра смявшейся простыней, огляделся в поисках источника противного жужжания. Ага, вот он, источник, в кармане брошенных второпях на пол брюк. А она все думала – почему это жужжание откуда-то снизу раздается, будто сигнал из преисподней?

Долго глядел на светящийся дисплей с именем вызывающего абонента, потом решительным жестом поднес телефон к уху:

– Да, Нелли, что у тебя случилось?

Она вздрогнула, будто холод его голоса достиг и ее, села, как пугливый зайчик, натянув одеяло до подбородка.

– Это мое дело, Нелли, я не должен перед тобой отчитываться… Ну, папа… И что – папа? Ты только за этим и звонишь, чтобы напугать меня папой? Не надо, я уже большой мальчик, Нелли… Да, пусть будет так. Да, уехал в свою мерзкую деревню. И мне лучше знать, где мне хорошо, а где плохо! Нет, сегодня не приеду… Может, я вообще…

Не кричи, Нелли! Не надо мне никакого врача-психиатра! И вообще, давай все потом… Потом на эту тему поговорим…

В ту секунду, когда он отнял телефон от уха и не успел еще нажать на кнопку отбоя, успел-таки выплеснуться и просочиться в пространство высокий, с ноткой надменной истерики женский голос и даже до нее долетел, скользнул по лицу легкой пощечиной.

– Это твоя жена звонила, да? – спросила тихо, осторожно.

Может, и не надо было спрашивать. Просто захотелось вдруг наполнить пространство другим голосом, своим… А он и отвечать на ее вопрос не стал. Обернулся, сжимая в кулачище хрупкое тельце телефона, долго на нее смотрел, пока ярость послевкусия от разговора с женой совсем не утихла, потом отбросил телефон в сторону, шагнул к ней, сграбастал, повалил на подушки, с силой сжал щеки ладонями, глянул в глаза.

– Что ты там лепетала про истину, чертенок? А ну, повтори!

– Истину ищут только одиночки и порывают со всеми, кто любит ее недостаточно… – проговорила она, смешно шепелявя под его тяжелыми руками.

– Порывают, говоришь? А этих одиночек, случайно, не объявляют сумасшедшими? Вот как меня хотят, например?

– Нет… Не знаю… Да какой ты сумасшедший, ты самый умный и самый… Самый… И я тебя очень люблю…

– И я тебя… Люблю… Как увидел там, в огороде, с косой, так сразу и полюбил…

– Смеешься, да? Издеваешься? Ты меня тогда вообще за мужика принял!

– Так это в первую секунду только… А потом… Потом разглядел…

– Ты? Меня? Разглядел? Что ты мог разглядеть, я ж некрасивая!

– Кто тебе сказал, что ты некрасивая? Покажи мне его, я ему морду набью! Ты даже сама не понимаешь, какая ты… настоящая, стопроцентная женщина… Моя женщина! Ты поняла, чертенок? Ты – моя!

Радостно, с ознобом подалась навстречу его губам, и снова закружило хороводом желания, и откуда-то ловкость, гибкость взялась, погребая под собой прежнюю скомканную неуклюжесть… Да, да, она может быть такой – настоящей женщиной! Даже и не подозревала, что может! И нисколько не стыдно, и совсем все наоборот, легко и весело нырять туда, в горячее нежное облако плотской радости…

Потом лежали, насквозь опустошенные, глядели в заплывающее сумерками окно.

– Это что, уже вечер, что ли? – пролепетала удивленно, не веря своим глазам. – Ничего себе день прошел… Как одна минута… Я даже не верю, что я живая, Вань… Чуть не умерла от счастья…

– А может, от голода?

– Да ну тебя! Ничего ты не понимаешь…

– Все я понимаю, чертенок. И даже больше, чем ты думаешь. Лежу вот и вспоминаю, какая еда в холодильнике есть. Любовь любовью, а еду для своей женщины мужик должен-таки добыть.