Шерли Грау - Стерегущие дом

Им удалось наконец добиться своего — коровник пылал. Долго же они провозились. Впрочем, едва ли кто-нибудь из них искушен в таких делах.

А зарево за бугром — мое зарево — разгоралось все ярче. Такое бывало уже не раз. За эту самую землю дрались, проливали кровь бандиты, налетчики времен Гражданской войны, а до них — индейцы… А теперь вот снова явились налетчики, уже не верхом, а на автомобилях, перестреляли телят и кошек… Только пожар удался им на славу: пожар пылал так же грозно, как в прежние времена.

Я услышала шум автомобиля, он несся вверх по склону, мотор захлебывался, одолевая крутизну. Это был «форд», голубой «форд». Он круто свернул с дороги, проломил забор и помчался к коровнику напрямик через двор, самым коротким путем. В машине сидели двое, я успела их разглядеть, когда она пролетала в каких-нибудь пятнадцати футах от меня. Эти двое опоздали и видели пожар у шоссе. Отчаянно сигналя, машина с ревом подкатила к коровнику почти вплотную. С наветренной стороны мне было не слышно криков, но я знала, что там кричат. Те двое размахивали руками, толпа всполошилась. Кое-кто успел вскочить в кабину, еще кто-то прицепился сзади, машина развернулась и снова помчалась вверх, на бугор.

Я видела, как она чуть подпрыгнула, налетев на розовый куст, и разнесла в щепки скамейку. Вот сейчас она опять поравнялась со мной. Я вскинула дробовик двадцатого калибра. Патрон полагалось закладывать как-то по-особенному. Меня когда-то учили, но я забыла… Мелькнуло сомнение, правильно ли выбран патрон. Вспомнилось, что четвертым номером дроби стреляют гусей, — если так, человеку это почти не страшно. Я не была уверена, но раздумье продолжалось лишь долю секунды — я вскинула ружье. Теперь все равно, будь оно даже заряжено пулями. Я выстрелила дуплетом. С такого расстояния даже я не могла промахнуться. Машина резко вильнула в сторону, зацепила крылом большой кизиловый куст, проломила забор еще в одном месте и, подпрыгивая, вылетела на дорогу. Там она выровнялась и умчалась прочь с белым обломком штакетника под бампером. Когда ее занесло, люди сзади сорвались и упали; теперь они бежали по склону, искали укрытия, но спрятаться было негде, потому что Джон расчистил здесь землю до самого выгона, чтобы из дома открывался вид на реку. И вид действительно открывался великолепный. За бегущими, скрюченными фигурами была видна темная полоса деревьев и тусклый свинцовый блеск воды.

Остальные бежали через двор. Они не видели или просто не поняли, что происходит, но валили толпой, даже не глядя в мою сторону. Они спешили узнать, что случилось с их машинами.

Человек пять или шесть остановились на дворе, вглядываясь. Я вспомнила, что дом у меня за спиной пуст и в комнатах — ни души, и попыталась прикинуть, скоро ли об этом догадаются. Нет, не скоро. Им в голову не придет, что я здесь совсем одна. Но рано или поздно они сообразят. И тогда будет так просто подобраться к заднему крыльцу…

Они тесно сгрудились на газоне, лица их словно окаменели. Юный Майклс, сын аптекаря. Фермер Уортон Эндрюс. Лес Мэттьюс с хлопкоочистительной фабрики. Джо Гарриман, хозяин фуражной лавки. Лестер Петерсон с инкубаторной станции. Вдруг я перестала видеть в них людей, теперь передо мной были лишь мишени. Так оно проще. Я выпустила из рук разряженную двустволку, и она с грохотом упала возле моего стула. Потом я взяла один из дробовиков двенадцатого калибра. Я не встала со стула. Ноги были как ватные — я, верно, не удержалась бы на них. Я прицелилась, надеясь, что рука не дрогнет. Но руки тоже плохо слушались, и тогда я положила ствол на перила. Потом подняла второй дробовик и положила рядом. Четыре круглых ствола, наведенных вперед.

— Вон отсюда, — сказала я. Голос прозвучал совсем слабо, они вряд ли услышали. Тогда я сказала громче: — Стреляю. Ружья заряжены картечью.

Они не шелохнулись.

Правой рукой я надавила вниз на приклад — стволы приподнялись, нацелились чуть повыше голов — и тогда спустила курок. Они видели, как поднимались стволы, и знали, что картечь пролетит слишком высоко, но, когда раздался выстрел, вздрогнули и втянули головы в плечи.

Даже теперь они не бросились бежать, они стояли в нерешимости. Я подумала — если попробуют подойти, прицелюсь как следует и выстрелю. Хоть нескольких да убью… Пускай я не загоняла их в болото — а все-таки тоже убью. Я поменяла ружья местами, теперь справа лежал дробовик с двумя зарядами, а слева — с одним. Запах пороховой гари щекотал мне ноздри, я потерлась носом о плечо, не сводя глаз с мишеней. И тут послышался вой сирены. Ветер донес его издалека, но ошибиться было невозможно. Все прислушались, вой нарастал, приближался — да, ошибки быть не могло. Теперь они, кажется, растерялись не на шутку. Я повела стволами по перилам, тщательно целясь. И этот негромкий звук металла по дереву решил дело.

Они повернулись и брызнули врассыпную. Я выстрелила из левого ружья в землю, им под ноги. Они припустились мелкой рысцой, выбежали на шоссе и исчезли под бугром, там, где завывала сирена и горели машины.

Я еще немного подождала, пока не убедилась, что они ушли. Потом оставила на веранде оба разряженных ружья, а заряженное положила стволом на сгиб локтя, как много лет назад учил меня дед. («Внучка, не надо так напрягаться, не то обязательно промажешь». Каково бы ему было, если б он держал ружье со смертоносным зарядом? И целился не в птиц, не в оленей, а в людей…) Я обошла вокруг дома, оглядела его со всех сторон. Так, словно видела в первый раз. Дом не пострадал. Они даже не попробовали подойти с заднего крыльца, газоны не тронуты, никаких следов. Они шли с юга, от коровника. Оранжерея Джона разрушена. Я взглянула на осколки стекла, блестевшие в ярком желтоватом зареве, и подумала — когда же это они успели. Ведь я ничего не слышала — наверное, когда я поджигала машины. Я вспомнила об орхидеях — любимицы Джона, прямые, на упругих стеблях, и мягкие, вьющиеся, — все они теперь гибнут от ночного холода, листья и цветы изодраны битым стеклом. Интересно, велик ли урон. Не знаю, я редко просматривала счета, во всяком случае оранжерея стоила бешеных денег… Теперь все пошло прахом… И странно: измученная, отупевшая, не в силах сосредоточиться, вообще не в силах думать, я все-таки больше жалела об орхидеях, чем о Джоне.

Как это им удалось перебить все стекла? Наверно, стреляли залпами из дробовиков. А я не слышала. Да, ведь я в это время поджигала машины, я была занята другим.

Надо будет прийти сюда завтра, поискать дробь, оглядеть, крупная или нет.

Это важно. Узнать точно, крупная ли дробь.

Стулья на внутреннем дворике опрокинуты и сломаны. В пустом бассейне два мертвых котенка и щенок, неподвижные, расплющенные о цементное дно.