Памела Джонсон - Решающее лето

— Мою сестру отвезли в родильный, — пояснил я. — Первые роды — и на две недели раньше срока.

— Надеюсь, все обойдется благополучно?

— Как будто. Так по крайней мере уверяет врач.

— В таком случае мы ничего не скажем об этом леди Арчер, не так ли? — На плоских и твердых щеках сиделки неожиданно появились ямочки. Понимала ли она, что Хелене все уже безразлично?

Был отвратительный хмурый день. Я не пошел на работу и сидел дома, пытаясь читать при свечах. Каждые два часа я звонил в родильный дом, и мне неизменно отвечали, что у миссис Шолто все идет «нормально».

Единственным утешением в моем состоянии могло служить сознание того, что раз уж две беды, то неизбежно одна должна вытеснить другую и на время уменьшить тяжесть моих переживаний. Думая о Чармиан, я забывал о Хелене, думая о Хелене, на время забывал Чармиан. День тянулся, как бесконечный кошмарный сон, и весь мир казался погребенным под толстым слоем снега.

Позвонил Шолто и сообщил, что не намерен более висеть на телефоне, — он отправляется в родильный дом и будет сидеть там, пока все не кончится.

В десять вечера, не выдержав, я тоже позвонил Стивенсу. Он пожурил меня за панику.

— Все идет хорошо, только медленно. Помочь ничем нельзя, да и нет пока необходимости.

Не успел я повесить трубку, как ко мне пожаловала старая миссис Шолто. От привычного жеманства и надменности не осталось и следа.

— Мне просто необходимо с кем-то поговорить. Вы не сердитесь, Клод? Не стоит поминать старое… леди Арчер больна, и меня мучает мысль, что если бы в тот вечер она не приняла все так близко к сердцу… — Миссис Шолто опустилась на стул. — Я не могу оставаться одна в квартире. Не могу… У Чармиан действительно все благополучно или Эван просто успокаивает меня?

Я передал ей все, что сказал мне Стивенс.

— Она будет держаться до конца, я знаю, — пробормотала миссис Шолто, до скрипа стискивая зубы в какой-то странной гримасе. — Я знаю, она будет молодцом. Она умница.

Я не мог с нею не согласиться и поэтому сказал:

— Я рад, что вы в нее верите.

— Когда все уже будет позади, — торопливо заговорила миссис Шолто, — я хочу, чтобы она полюбила меня. Свекровь, невестка… Какая нелепость! Конечно, они не родные по крови, но свекрови бывают разные… не так ли? Как ни стараешься быть справедливой, а все кажется, что твой сын заслуживает чего-то особенного. Я знаю, что вы хотите сказать, знаю. Что леди Арчер тоже считает, что ее дочь заслуживает лучшего. У Эвана, конечно, есть свои недостатки. Но все образуется, они помирятся, и я сделаю все, чтобы им помочь.

— Если все будет хорошо, — не выдержал я, стараясь говорить тихо и внятно, словно хотел внушить ей, сколь важно то, что я сейчас скажу, — вы должны поговорить с ним, вы знаете о чем.

Крохотный рот миссис Шолто упрямо сжался, но усилием воли она придала своему лицу покорное, почти умоляющее выражение.

— Клянусь вам, он не такой плохой. Я знаю своего сына. Он впечатлительная натура, всегда таким был. Весь в отца. Но в этом нет ничего дурного.

Резкий порыв ветра ворвался в раскрытую форточку, надул парусами занавески и закачал люстру под потолком. Миссис Шолто зябко поежилась и закашлялась. Я предложил ей чашку кофе, но она отказалась. Какое-то время мы молча следили за стрелками часов, и мне казалось, что я вижу каждое их движение, отсчитывающее время. Наконец миссис Шолто посмотрела на меня.

— Клод, вы совсем еще молодой человек. Почему вы так суровы ко мне?

— Потому что я люблю Чармиан. Эван сделал ее жизнь невыносимой, и вы даже не пытаетесь помочь ей.

— Я не могу, — тихо произнесла миссис Шолто. — Что же касается леди Арчер и этого молодого, как его, Филда, то вы напрасно приняли все так близко к сердцу. Я никому не хотела зла. А вы были так резки.

— Все мы не хотим зла, однако…

Это становилось невыносимым. Эти разговоры о том, о чем лучше было бы забыть, робкие полуизвинения за проступки, сейчас уже не имеющие значения и даже стоящие по ту сторону реального. Единственно, что теперь было важно, — это страдающая Чармиан, Чармиан, не знающая ни сна, ни покоя. Я встал и зашагал по комнате, словно хотел раздвинуть ее стены.

— Никто никому не желает зла, — вдруг тихо и устало повторила миссис Шолто. Я настолько забыл о ее существовании, что ее слова показались мне лишенными всякого смысла. Она поднялась и, пожелав спокойной ночи, ушла.

Я уснул в кресле у камина. В семь утра, продрогший и разбитый, я был разбужен резким телефонным звонком. Звонил Шолто. У него был голос человека, чрезвычайно довольного собой.

— Это ты, Клод? Ура! Слава господу богу, все кончилось! У меня дочь. Восемь фунтов, представляешь? Я уже видел ее. Похожа на тебя. Такое же длинное-предлинное лицо. Надеюсь, оно округлится со временем. Правда, волосы не твои, очень темные.

Я перебил его и спросил, как Чармиан. Он сразу же стал серьезным.

— Все в порядке, так по крайней мере сказал Стивенс. Было очень трудно, пока не дали наркоз. Намучилась изрядно, даже не смогла со мной разговаривать. Сказала только «здравствуй» и тут же уснула. Мама пошла к ней, но ее не пустили. Меня тоже прогнали до завтрашнего утра. — Серьезность снова оставила его. — Ура! Я теперь папаша. Ей-богу, это чертовски занятно! А теперь я, пожалуй, приму ванну и лягу спать.

Я тоже уснул и проспал не менее четырех часов. Мне все время снились телефоны. В последние сутки они действительно играли главенствующую роль в моей жизни — их несмолкающий трезвон, казалось, доносился даже из подушки, к которой я прижимался ухом, они были отзвуком глухого шума усталости в висках. Открыв глаза, я не сразу сообразил, что действительно звонит телефон. Звонил Стивенс.

— Ваша сестра здорова, но в подавленном состоянии. Мне кажется, вы ей очень нужны, и я, пожалуй, разрешу вам свидание, если это хоть немного поднимет ее настроение. Вы сможете приехать часам к пяти? Сейчас она поест, потом немного отдохнет. Кстати, у вас прелестная племянница.

Я сказал ему, что в данную минуту меня это мало интересует.

— И тем не менее. Я думаю, миссис Шолто завтра совсем оправится. Итак, в пять часов, свидание на пять минут, не более.

Я пообещал приехать.

Когда я собрался к Чармиан, неожиданно раздался еще один, последний за этот день звонок. Звонил Макморроу. Я был у Хелены днем и сообщил ей о рождении внучки.

— Подумать только! — воскликнула она. — Вот и пришла пора мне остепениться. Все, крылышки подрезаны. — А затем, сделав шутливую гримасу, добавила: — Неужели я бабушка?

— Это вы, Клод? — услышал я в трубке голос Макморроу. — Мне кажется, вам следует навестить леди Арчер. Она мне что-то не нравится. Почему непременно сейчас? Видите ли, я не хотел бы так ставить вопрос, но…